Александра Риплей - Чарлстон
Однако теперь ее это не огорчало. В любом случае она является частицей неспешного потока времени, и она чувствовала удовлетворение, плывя в нем. Она стала легко отпускать от себя Кэтрин, понимая, что девочка движется в одном потоке с ней, только поколением позже. Однажды, зайдя в кабинет за книгой, Элизабет обнаружила Кэтрин расписывающей каминную полку акварельными красками, подаренными ей к шестилетию.
– Я хотела украсить этих леди, – оправдывалась девочка, когда Элизабет выбранила ее за перевернутый стакан с водой и испачканный красками передник. – Они такие красивые, мама, но очень бледные.
Элизабет взглянула на желто-голубые платья танцующих нимф и на их ставшие розовыми щеки и перестала сердиться. Она посадила всхлипывающую, обиженную Кэтрин к себе на колени и вытерла дочери слезы.
– Хочешь, я расскажу тебе, как мама, когда была маленькой девочкой, пыталась танцевать, точь-в-точь как эти леди?
Когда рассказ был закончен и Кэтрин осмотрела трещину на чернильнице, стоящей на столе, мать и дочь, взявшись за руки, стали танцевать. Потом они вытерли лужу на каминной полке. Элизабет показалось, что отец, которого она не знала, сейчас здесь, в комнате, и смотрит на них.
Словно во сне, Элизабет продвигалась сквозь ежедневные обязанности: навещала подруг, принимала их, посещала балы – большие, куда приглашали и вдов. Она не тосковала о той прежней, насыщенной встречами жизни, которую вела при Лукасе. Те вечера и балы были только для супружеских пар; она знала, что с прежними занятиями покончено, и не задумывалась о них.
Летнее расписание в этом году складывалось иначе. Кэтрин весь июнь была занята в школе, и они не могли выбраться на остров раньше первого июля. Элизабет было досадно. Она привыкла уезжать из города до наступления летнего зноя. Но когда Люси включила ее в список тех, кто готовил большой бал, Элизабет перестала обращать внимание на погоду.
Эндрю-младший закончил Цитадель двадцать третьего июня. Вскоре ему предстояло получить назначение в армию и отбыть на место службы. Скорее всего, это будет далеко от дома. Федеральное военное министерство все еще не доверяет вооруженным южанам, особенно в штате Южная Каролина. Воспоминание о «Красных рубашках» еще не изгладилось из памяти.
– В этом доме не было праздника семь лет, с тех пор как умерла мисс Эмма, – со вздохом сказала Люси, – Даже не знаю, с чего начать. Тут все надо приспособить к приему гостей.
Элизабет, закатав рукава, припомнила все организаторские навыки, которые получила от тети Джулии, и стряхнула с себя свою постоянную вялость. Она ездила по Шарлотт-стрит по два-три раза в день, с помощью Делии перевозя коробки с чаем, стаканами, салфетками, вазами, кухонной утварью и сервировочными тарелками. В подобных случаях чарлстонцы занимали друг у друга все необходимое безо всякого ложного стыда – таковы были неписаные и негласные правила. Энсоны ничего не взяли бы в подарок, так как не имели средств отдариться. У Джошуа Энсона почти не было работы. После оккупации янки в доме не осталось ничего ценного. А то, что осталось, было давно продано, чтобы заплатить за обучение Эндрю.
В течение двух недель Элизабет приглядывала за Делией и Эстелл, служанкой Люси, которые мыли окна и двери и натирали воском полы. Она и Люси полировали мебель, штопали обивку и пересматривали рецепты, чтобы использовать овощи с огорода Энсонов, а также дичь, которую Джошуа Энсон настрелял и наготовил на зиму. За день до выпуска они сварили двадцать фунтов нежных, крохотных, пойманных в устье реки креветок и приготовили из них пасту. Затем испекли хлеб для маленьких сандвичей и с утра намазали их пастой. Элизабет заночевала на Шарлотт-стрит, чтобы успеть с утра нарезать в саду цветов, пока на них еще не высохла роса. К десяти все было готово: буфетные стойки были полны яств и покрыты тарелками с холодной мокрой тканью, дом сиял и благоухал ароматами; были готовы и ингредиенты для пунша, который собирался делать мистер Джошуа Энсон. Элизабет, поцеловав на прощанье Люси, заторопилась домой – вымыться и переодеться. Она совсем не устала.
Однако она была рада, что для гостей выпускников расставили стулья. Церемония тянулась и тянулась. Первый выпуск со дня восстановления Цитадели вызвал прилив ораторского вдохновения. Элизабет смотрела на ряды кадетов в форме, стоящих по стойке смирно, и удивлялась, что никому не становится дурно. Солнце сияло безжалостно, его лучи потоками падали с небес и отражались от охряных стен здания, построенного в виде крепости, заливая утоптанный плац.
Неожиданно холодок пробежал у нее по спине: Элизабет вспомнила, как на том же самом плацу маршировали солдаты-янки. Ей вспомнилась страшная толпа вокруг, когда Софи тащила ее мимо площади Цитадели показать сиротский приют и запугать наказаниями. Элизабет попыталась отогнать эти воспоминания. Слава Богу, все давно позади. А Хэтти слишком стара, чтобы справиться с неуемным Трэддом, и, в конце концов, она любит мальчика. Она прекрасная нянька, не такая жестокая, как Софи.
Наконец речи кончились, пушка выстрелила, и кадеты промаршировали к пустому флагштоку – рядом, на другом флагштоке, развевались флаги Южной Каролины и Соединенных Штатов. Раздались приветственные выкрики толпы, забили барабаны, и кадеты потянули за веревку, поднимая лоскут со звездами и полосами – эмблемой Конфедерации. Маленький оркестр, сияя начищенными инструментами, заиграл зажигательно веселую музыку дикси. Зрители встали с мест. Элизабет почувствовала на своих щеках слезы, она не смогла удержаться от них, несмотря на то что выказывание чувств на публике считалось неприличным. Они были так молоды, эти мальчики в великолепной униформе, стоящие навытяжку, так горды и бравы! Предыдущий выпуск, который был в 1863-м, отправился прямо на войну. Иным из них тогда едва исполнилось шестнадцать. Они уже никогда не вернутся. Но их мужество, их флаг снова здесь. «Мы победили, – подумала Элизабет, и сердце ее забилось, – они не победили нас ни оружием, ни налогами, ни поджогами наших домов. Мы все еще южане. У нас – своя гордость, свое наследие. Ничто на свете не в силах лишить нас этого». Она взглянула на Пинкни и заметила, что глаза его блестят и он стоит как военный, как командир. Он высоко держал голову, и его слезы были признаком мужества. Элизабет перевела взгляд на толпу. Все чувствовали то же самое, многие отворачивались, пряча слезы. Она любила их всех и знала, что и они любят ее. Это был прекрасный мир благородства и красоты в полном своем великолепии. Суть его никогда не умрет. Юг не нуждается для того чтобы выжить, в роскоши, которую сделали предметом зависти на всем земном шаре. Он нуждается только в людях, которые отказываются от поддельных ценностей – материальных и моральных. Вещи ничего не значат. Культура складывается из убеждений и традиций. Благородство живет в сердцах и душах, и оно перейдет к их детям, их внукам и правнукам. Музыка закончилась, и возгласы толпы достигли небес. Это был миг победы.
