Сара Ларк - Под парусом мечты
Глория вздохнула.
— У пакеха тоже… — пробормотала она. — Хотя, конечно, их так никто не называет. И необязательно быть принцессой.
— Наследница подойдет, — заявил Вирему. — Как там Америка?
Глория пожала плечами.
— Большая, — ответила она.
Вирему удовлетворился этим ответом. Глория была благодарна ему за то, что он не стал спрашивать об Австралии.
— Правда ли, что там все равны?
— Шутишь?
Вирему улыбнулся.
— Ты не хочешь спешиться?
— Нет, — сказала Глория.
— Mапу? — спросил Вирему.
Она улыбнулась.
На следующий день Вирему ждал у ограды зимнего пастбища. Люди Гвинейры совсем недавно на всякий случай огородили выгон колючей проволокой. Овцы должны были есть траву, которая еще оставалась в этом огороженном скалами месте, но не топтать уже выеденные пастбища.
Глория велела Нимуэ и Джерри, еще одной овчарке, загнать овцематок в загон. А затем направила Кередвен к Вирему.
— Что ты здесь делаешь? — снова спросила она, но на этот раз голос ее звучал мягче.
— Проверяю тапу. Серьезно, мне почти неловко. Ты, наверное, начинаешь считать меня колдуном. Но мой отец послал меня проверить, не нарушаете ли вы границы.
Глория нахмурилась.
— Разве граница проходит не по ручью? Я думала, за ним начинается старая О’Киф-Стейшн.
Прежняя ферма Хелен О’Киф была отдана племени Тонги в качестве компромисса за несправедливость во время покупки Киворд-Стейшн.
— Тут неподалеку мой отец как раз обнаружил святыню. Или что-то в этом роде. Невесть сколько лет тому назад здесь кто-то воевал. Пролилась кровь. Вы должны это уважать, так он сказал.
— Если дать твоему отцу волю, вся Новая Зеландия стала бы тапу! — возмутилась Глория.
Вирему усмехнулся:
— Так и есть.
Лицо Глории тоже скривилось в улыбке.
— Но тогда вам нигде нельзя было бы перекусывать!
— Туше! — рассмеялся Вирему. Он использовал французское слово как нечто само собой разумеющееся. В его колледже наверняка учили большему, чем в «Оукс Гарден». — Тебе стоит поделиться с ним ходом своих мыслей. Пойдем со мной в деревню, Глория, а то Марама все время жалуется, что ты редко навещаешь ее. Я как раз рыбы наловил. В совершенно свободной от тапу области. Мы могли бы пожарить ее и… ну, не знаю… поговорить о тапу в Англии. — И он приветливо улыбнулся.
Глория оказалась в тупике. Гвинейра тоже вечно требовала, чтобы она навестила Мараму, если уж ездит в сторону О’Киф-Стейшн. На Тонгу она там вряд ли наткнется, тот по-прежнему жил с частью племени в деревне маори у озера в Киворд-Стейшн. Обещание соплеменникам не отдавать землю пакеха стало частью его философии. Гвинейра никогда по-настоящему не верила, что он освободит старую деревню и переселится со всеми своими людьми в О’Киф-Стейшн.
— Должно быть, его дух прежде жил в теле пакеха! — елейным голосом говорил Джеймс, когда речь заходила о земельной политике Тонги. — Жадный, как прежняя королева! Ему не хватает только колоний.
— Если не хочешь, можешь не спешиваться, — заметил Вирему, указывая на лошадь Глории. — Я могу подать тебе еду наверх.
Глория едва удержалась, чтобы не рассмеяться, и с некоторой неохотой направила Кередвен в сторону деревни маори.
— В прежние времена — на Северном острове, возможно, до сих пор — вождям не разрешалось прикасаться к еде, которую они разделяли с племенем, — говорил Вирему, идя на почтительном расстоянии от Кередвен. — Существовали специальные «рога для еды», которые наполняли, а затем отправляли в рот главному. Довольно сложно, правда?
Глория не ответила. Ей не хотелось непринужденно болтать, она боялась, что у нее не получится.
— А кем ты собирался стать? — наконец спросила она. — Я имею в виду, после университета…
Вирему скривился.
— Врачом, — помедлив, произнес он. — Хирургом.
— О! — Глории показалось, что она слышит шепот у него за спиной. Возможно, его называли «медицинским человеком».
Вирему потупился, когда увидел, что она скользнула взглядом по его татуировке. Было заметно, что он стыдится, даже здесь, на своей земле, среди своего народа. При этом черно-синие узоры совершенно не уродовали его, напротив, его несколько угловатое лицо казалось с ними немного мягче. Но Вирему в западной операционной? Невозможно.
— Мой отец предпочел бы, чтобы я изучал юриспруденцию, — продолжал он, нарушая молчание.
— Там тебе было бы легче?
Вирему засопел.
— Мне пришлось бы ограничиться делами маори. Конечно, у меня был бы доход, поскольку правовые споры возникают постоянно. «Задача для воина»…
— Это твой отец говорит?
Вирему кивнул.
— Вот только я не люблю решать споры с помощью слов.
— А что, если бы ты занялся лекарственными растениями? — предложила Глория. — Ты мог бы стать тохунга.
— Чтобы добывать масло чайного дерева? Манука? — с горечью поинтересовался он. — Или стать единым целым с Вселенной? Слушать голоса природы? Те Рео?
— Ты пытался, — угадала Глория. — Поэтому ты и был в кругу каменных воинов.
Кровь прилила к лицу Вирему.
— Духи были не очень разговорчивы, — заявил он.
Глория опустила взгляд.
— Они всегда такие… — прошептала она.
— Просто отпустите дыхание! Нет, Херемини, не пытайся сморщить нос, это выглядит смешно и на звуки совершенно не влияет. Так лучше. Ани, ты никогда не станешь единым целым с коауау, она принимает тебя такой, какая ты есть. Нгуру хочет почувствовать твое дыхание, Херемини…
Марама сидела перед богато украшенным домом для собраний — оформляя марае в О’Киф-Стейшн, люди Тонги не жалели сил — и учила двух девочек играть на флейте. На коауау, маленькой пузатой деревянной флейте, играли носом, на нгуру — по выбору, носом или ртом. В любом случае сейчас Ани и Херемини пытались использовать свой орган обоняния для того, чтобы издавать звуки, и гримаски, которые появлялись на их лицах, смешили Мараму и сидевших вокруг женщин.
Глория почти испугалась, но девочки тоже хихикали. Похоже, их нисколько не смущало, что флейты издают довольно визгливые звуки.
— Глория! — Увидев внучку, Марама встала. — Как я рада тебя видеть! Для такой редкой гостьи мы должны станцевать приветственную хака…
Вообще-то, танцем приветствовали только почетных гостей, то есть в основном чужаков, но Ани и Херемини тут же вскочили, подняли флейты и принялись делать танцевальные движения. При этом они размахивали инструментами, как мере поунаму — военными булавами. Когда же они начали выкрикивать не совсем приличные стихи, Марама велела им успокоиться.
