Евгения Марлитт - Наследница. Графиня Гизела
Она ничего не ответила на его шепот, в последних словах которого проглядывало доверие к ней, и отвернулась от него с омерзением, которое испытывают люди при виде ядовитой гадины. Но эта презрительная уклончивость не спасала ее от вынужденного общества. Министр так крепко держал ее руку, что невозможно было освободиться от него иначе, как обратив внимание всех присутствующих.
Госпожа фон Гербек была настороже и энергично шагала рядом с молодой девушкой, словно исполняла обязанности жандарма. Маленькая толстуха до сих пор не могла прийти в себя от изумления «неприличной, ничем не мотивированной выходкой» Гизелы во время рассказа португальца: она утверждала, что в ней все дрожит, неоднократно жалобным тоном заверяя его превосходительство, что ничего так не желает, как быть в эту минуту в милом, тихом Грейнсфельде, где, по крайней мере, «раз совершенный, но неизгладимый скандал» можно скрыть за четырьмя стенами.
Глава 29
Общество тронулось в путь. Его превосходительство шел с Гизелой вслед за князем, пригласившим идти с собой рядом португальца.
Кто знал его светлость, тот очень хорошо мог видеть, что, несмотря на отличное самообладание и обыденную, почти бессодержательную болтовню, с которой князь обратился к Оливейре, он был в сильном волнении. Походка его резко изменилась в сравнении с обычным, размеренным шагом — видимо, он желал скорее достичь Белого замка. В молчании следовали за ним гости.
Впрочем, было самое время искать убежища под кровлей замка. Порывы ветра стали быстро следовать один за другим со все возрастающей силой; небо мрачной массой нависло над освещенным иллюминацией лугом; шум воды в озере сливался с шумом листьев и становился все более грозным. Все боязливо жались друг к другу, плотнее кутаясь в раздувающиеся от ветра накидки. Факелы один за другим гасли, так что все почти впотьмах достигли замка.
— Однако гроза, кажется, пронеслась мимо, — министр в дверях обернулся назад и посмотрел в темноту. — Дождя нет ни капли, все тучи ушли по направлению к А. Мы могли бы и остаться в лесу. Я уверен, что через десять минут все закончится. Карету графини Штурм! — приказал он одному из лакеев.
— Не благоугодно ли будет вашей светлости сегодня отпустить мою дочь? — обратился он к князю, который начал подниматься по лестнице. — Она не танцует, и мне было бы спокойней знать, что после столь многих волнений и впечатлений сегодняшнего вечера она находится в своем тихом уединении.
— Вы не намерены, надеюсь, отправлять графиню в такую погоду? — князь был изумлен, хотя говорил спокойно.
Он стоял на нижних ступенях лестницы, но не смотрел на Гизелу, которая была рядом с ним.
— Я могу уверить вашу светлость, что прежде чем карета выедет отсюда, над нами будет прекрасное звездное небо, — добавил министр, улыбаясь.
— Не боязнь непогоды удерживает меня, — проговорила Гизела спокойно, подходя ближе к князю. — Я охотно немедленно оставлю Белый замок, но я должна просить вашу светлость оказать мне одну милость: сегодня же дать мне возможность поговорить с вами наедине хотя бы несколько минут.
— Что это тебе вздумалось? — голос министра стал сиплым. — Ваша светлость, эта важная просьба моей дочери, без сомнения, касается ее кукол, или нет, ведь она в последнее время очень развилась, вероятно, хочет говорить о своих бедняках. Не так ли, дитя? Но ты выбрала минуту неподходящую, и если бы не мое долготерпение ввиду твоей неопытности, я рассердился бы не на шутку… Госпожа фон Гербек, неужели графине нечего надеть на голову, кроме этой круглой шляпы?
— Вот мой башлык, душечка, — поспешно предложила баронесса.
Она сняла с себя блестящий белый башлык и хотела накинуть его на голову падчерицы.
— Еще раз прошу вас о той же милости, — обратилась Гизела к князю, легким движением руки отклоняя непрошеную любезность мачехи. — По пустякам я не стала бы беспокоить вашу светлость.
Князь окинул взглядом лица окружающих его придворных.
— Хорошо, — сказал он быстро. — Оставайтесь, графиня, я буду говорить с вами, хотя и не сейчас. Я должен на несколько минут удалиться.
— Ваша светлость!.. — министр задыхался.
— Оставьте, мой милый Флери, — перебил его князь. — Не станем противоречить нашей маленькой просительнице… Итак, желаю вам хорошо повеселиться! — обратился он чересчур весело к другим гостям. — Я не замедлю снова появиться среди вас… Слышите, музыка уже зовет!
Он, поднимаясь по лестнице с португальцем, совершенно непринужденным знаком пригласил министра следовать за собой.
В зале было светло как днем; блестящий полонез заглушил первые, раздавшиеся вдали раскаты грома. Придворные, только что с боязнью и в молчании шедшие по дороге среди ночи, тут же, весело болтая, с неподражаемой элегантностью начали порхать в своих тщательно оберегаемых туалетах по зеркальному паркету.
Гизела не осталась в бальном зале, она ушла в комнату, примыкавшую к домовой капелле, довольно отдаленную от прочих покоев.
Баронесса Флери и госпожа фон Гербек отправились следом за молодой графиней. Обе они употребили все усилия, чтобы узнать, о чем она хочет говорить с князем. Но ни просьбы, ни угрозы не тронули непокорную падчерицу и не заставили ее, как того желал министр, вернуться в Грейнсфельд. Ее превосходительство, пожав плечами, удалилась.
Госпожа фон Гербек, глубоко вздыхая, уселась в кресло. Молодая графиня принялась спокойно ходить по комнате, останавливаясь время от времени у двери, из которой видна была лестница на верхний этаж, в покои их превосходительств — князь был там и на обратном пути в бальный зал должен был спускаться по ней.
Поднявшись на верхний этаж со своими спутниками, его светлость достиг салона с фиолетовыми плюшевыми занавесями и запер за собой дверь, которая вела в длинную анфиладу комнат. В зеленой комнате, смежной с салоном и отделявшейся от него портьерой, разливался бледный матовый свет из висевшей на потолке лампы, освещая обои с неясными очертаниями морских богинь и как бы выступающий из рамы чудный образ графини Фельдерн.
Князь остановился посреди комнаты и вынул из кармана документ. Теперь он уже не маскировал своего волнения. Вскрыв бумагу, князь прочел задыхающимся голосом: «Генрих, принц А., Ганс фон Цвейфлинген, Вольф фон Эшенбах».
— Нет сомнения! — воскликнул князь. — Эшенбах собственноручно передал вам это завещание, господин фон Оливейра?
— Прежде всего я должен сообщить вашей светлости, что я немец, — португалец был спокоен. — Мое имя Бертольд Эргардт, я второй сын бывшего смотрителя завода в Нейнфельде.
