Дональд Маккейг - Ретт Батлер
Пока Уилл раскуривал трубочку, Сэм рассказывал про то, что делается среди его соплеменников, в негритянском квартале. Ему не нравился преподобный Максвелл, молодой проповедник Первой африканской баптистской церкви.
— Этот мальчишка не знает своего места, — говорил Сэм, — Он родился на Севере. Его ни разу не покупали и не продавали.
После обеда они снова пахали до сумерек, после чего возвращались в конюшню, где растирали и кормили лошадей. Уилл больше не заходил в загон, где убили его кобылу.
Однажды в воскресенье, возвращаясь из церкви, Ролри и Бо Уилкс заехали в Двенадцать Дубов. Стоял свежий февральский денек, кончики ветвей набухли и розовели готовой проклюнуться новой жизнью.
Дед Эшли, Роберт Уилкс из Виргинии, разбил плантацию в совершенно диком месте. Его негры валили лес и корчевали или выжигали упрямо державшиеся за землю корни под будущие хлопковые поля плантации Двенадцать Дубов.
Она крепла и богатела, постепенно пристраивались здания для служб, помещения для домашних слуг, и наконец отстроили новый господский дом. Сады Двенадцати Дубов были разбиты Робертом уже в преклонном возрасте и отражали его печное стремление облагородить дикую природу.
Огромные магнолии росли по углам. Кизил, багряник, кустарниковая черника, лесная яблоня служили фоном цвещим вечнозеленым растениям. Кусты спиреи затеняли дорожки, а разбитый в английском духе розарий, благоухающий бурбонскими розами, окаймляли самшитовые живые изгороди. Изогнутый китайский мостик был переброшен через ручей, по берегам которого цвели камелии, а железная ограда, заплетенная абелией, подводила к небольшому парку с плещущимся фонтаном.
Так было до прихода Шермана.
Парадный въезд почернел там, где Эшли жег вырубленный подрост. Огромная куча, выше лошади Розмари, ждала своей очереди. Они с Бо спешились, и Бо побежал по недавно прорубленной дорожке на звук мужского пения.
На полянке над безводным фонтаном возвышался вставший на дыбы бронзовый конь. Эшли вонзал саблю в землю возле фонтана; не ведая о появлении гостей, он пел: «Масса он сбег, ха-ха». И затем, вонзив саблю в другое место: «А темнокожие здесь, хо-хо». Эшли опустился на четвереньки и покачал саблю: «Должно быть, Рай на земле недалек!»
— Папочка, — воскликнул Бо, — это же дедушкина сабля!
Эшли поднял глаза и улыбнулся.
Привет, Бо. Не слыхал, как вы подъехали. Миссис Раванель, добро пожаловать в Двенадцать Дубов, — Вытерев измазанные красной глиной руки о штаны, он поднялся и сказал, указывая на саблю: — Ищу клапанную коробку. Никогда не думал, что придется стать водопроводчиком.
Заметив, что Розмари разглядывает статую вздыбившегося коня, Эшли пояснил:
Приобрел в Италии много лет назад. Меня убеждали, что она этрусская. — Он скептически скривил бровь.
Бо вытащил саблю из земли и вытер ее пучком сухой травы.
— Бо, сабля замечательно подходит рубить хворост на растопку и искать подземные клапаны.
— Следует перековать мечи ваши на орала?[77] — спросила Розмари.
— Что-то вроде. Можешь попробовать, Бо, вот на тех кустах ежевики. Не прижимай рукоять к запястью. Хорошо.
Отец поправил саблю в руке сына и показал, как лучше встать.
Бо срезал побег ежевики на уровне человеческого сердца.
— Прекрасно. Мой учитель фехтования одобрил бы.
Миссис Раванель, как хорошо, что вы привезли ко мне сына. Не пройдете ли в дом? Бо, дай я понесу саблю.
Из трубы хижины струился дымок.
— Моисей — лучший христианин, чем я. Моисей не станет работать в День Господень, нет, сэр, — Эшли ловко, словно юноша, взбежал на крыльцо, — Зайдете, миссис Раванель?
Могу предложить вам чай.
— Если станете звать меня Розмари.
— Розмари так Розмари.
Хижина Эшли была сложена из бревен, всего одна комната с каменным очагом. Стекла окон блестели, кровать была аккуратно застелена. На столе — книги по садоводству.
В кувшине на сухой раковине для умывания стояли камыши.
— Typha domingensis, — сказал Эшли, — У нас там, в камышах, гнездятся красноплечие черные трупиалы[78].
Бо поворошил огонь, взял корзину и отправился за дровами.
— Славный мальчуган, — сказала Розмари.
— К счастью, пошел в мать, — Эшли повесил чайник на кронштейн и повернул его к огню. — Быстро закипит, — И, не меняя тона, добавил: — У Мелани в столе я нашел кое-какие письма. Не знал, что у жены была постоянная корреспондентка. Я верну их вам, если желаете.
— Думаю, тогда… письма Мелани помогли мне не сойти с ума. Мой муж Эндрю… Это было… так дико, — Розмари обхватила себя руками, — Ужасные воспоминания. Нет, не надо мне их возвращать; прошу вас, сожгите эти письма.
Эшли глядел на огонь.
— Я так любил ее. Мелли… теперь всегда со мной, — Он неожиданно улыбнулся. — Знаете, она все это одобряет: что я продал лесопилки и заделался садовником.
— Конечно, ей бы это понравилось!
Бо поставил корзину с дровами возле очага.
— Папа, а можно, я навещу дядюшку Моисея и тетушку Бетси?
— Уверен, они будут рады гостю.
Когда Бо убежал, Эшли пояснил:
— Тетушка Бетси готовит замечательные овсяные печенья.
Зашипел чайник, Эшли налил кипяток в фарфоровый заварочный чайник с изображением голубой ивы над мостиком.
— Обнаружил его наполовину заваленным под садовой скамейкой. Верно, какой-то янки-мародер поставил его там и забыл. Он принадлежал моей матери.
Когда Розмари насыпала заварку, Эшли спросил напрямик:
— Скарлетт не говорила, что я пытался сделать ей предложение?
— Нет, Эшли. Не говорила.
В смехе Эшли смешались облегчение, ирония и радость.
— Я почти убедил себя, что Мелани бы хотелось, чтобы мы поженились. Благодарю Провидение и врожденный здравый смысл Скарлетт, которая высмеяла мои намерения.
Эшли достал из шкафа две разные чашки.
Розмари тихо спросила:
— Зачем вы мне это рассказываете, Эшли?
— Потому что я устал от обмана. Больше я никогда не стану скрывать свои истинные чувства.
К первой неделе марта Уилл Бентин и Большой Сэм закончили вспахивать поля у реки и перешли к тем, что располагались выше. Как большинство сельских жителей, они редко говорили о красоте вокруг, но оба с наслаждением озирали просторы с холмов и Тару, раскинувшуюся у их ног.
Каждый день пополудни Уилл спускался к полям у реки и мял в пальцах землю, проверяя, насколько она прогрелась. Когда полили дожди, работы прекратились и лошадей завели в конюшни. Влажную глинистую почву пахать было бы слишком трудно.
