Эсмеральда Сантьяго - Завоевательница
Вокруг кровати собрались ее помощницы: Консиенсия, Паула и Глория гордо улыбались, будто она была первой на свете матерью с первым новорожденным, когда-либо появившимся на свет.
— Он меня видит? — спросила Ана Консиенсию.
— Он знает, что вы его мать, — ответила девочка.
— У нас с ним глаза похожи, а в остальном он вылитый отец, — заметила Ана.
Женщины закивали в знак согласия.
— Хозяин поехал в Гуарес регистрировать малыша, — предупреждая вопрос хозяйки, сказала Паула.
Ана снова взглянула на сына. Головку покрывали золотистые, как у Северо, волосы, а тельце было крепко сбитым.
— Северо Эрнан Фуэнтес Ларрагойти Аросемено-и-Кубильяс. Такое большое имя для такого крохи, — прошептала новоиспеченная мама на ухо малышу. — Сможешь ли ты до него дорасти?
Выводя в верхней строчке на новой странице приходской книги два имени и четыре фамилии новорожденного, падре Хавьер не переставал удивляться привычке богатых добавлять имена своим отпрыскам, карабкаясь по семейному генеалогическому древу на самый верх в поисках знаменитейшего из имеющихся предков.
— Ну вот и все. — Падре Хавьер повернул книгу, чтобы Северо смог убедиться, как красиво все написано.
Ни для кого не секрет, что у хозяина гасиенды Лос-Хемелос детей по всей округе было столько, что, реши он их всех признать своими, одной страницей не обошлось бы, но, кроме Северо Эрнана, остальное потомство носило чужие фамилии или фамилии матерей.
— И каким из этих прославленных имен вы собираетесь называть сына каждый день?
— Сегундо[8], — ответил Северо.
— A-а! Потому что у него имя его отца и?..
— Предка моей жены.
— Понятно. Благослови его Бог, — отозвался падре Хавьер, перекрещивая воздух.
В официальном имени мальчика имени святого покровителя не было.
— Мы окрестим его, когда мой пасынок вернется из Европы, через несколько месяцев. Он согласился стать крестным отцом. — Северо вытащил из кармана кошелек и протянул его священнику. — По случаю рождения сына мы с женой хотим сделать подношение.
Падре Хавьер подавил желание заглянуть внутрь, но почувствовал приятную тяжесть на ладони.
— Благослови Бог вас и вашу семью, сеньор, — кротко ответил он. — И да воздастся вам за щедрость.
Падре Хавьер часто просил Господа послать ему смирение, дабы не осуждать поступки прихожан, но каждый день преподносил новые сюрпризы. Очень непростой была роль пастыря мужчин и женщин, покинувших родные города и деревни в Европе ради покорения Америки. Даже истинные христиане пытались обойти законы Церкви в угоду обстоятельствам. Но поведение людей, подобных Северо Фуэнтесу и Ане Ларрагойти де Фуэнтес, очень огорчало его.
Ана крестила младенцев и время от времени приглашала его в Эль-Дестино отслужить мессу для рабочих, но сама никогда не исповедовалась и не причащалась. Да и Северо Фуэнтес до сего дня ни разу не появлялся в церкви и не присутствовал на службах на гасиенде.
За двадцать пять лет в колонии падре Хавьер привык видеть в церкви исключительно женщин. Их мужья жертвовали приходу деньги, но в церкви по возможности старались не показываться и неизменно нарушали по крайней мере пять из десяти заповедей. И если они во что-то и верили, то лишь в спасение по доверенности.
Для Северо Фуэнтеса Аросемено и Аны Ларрагойти де Фуэнтес он был просто-напросто оказывавшим необходимые услуги человеком, на которого за ненадобностью особого внимания не обращали. Ану и Северо совсем не беспокоило зыбкое положение их бессмертных душ — это обстоятельство расстраивало падре настолько, что после ухода хозяина Эль-Дестино он опустился на колени и принялся истово молиться за них.
Ана отказалась оставаться в постели, набираться сил и проводить время с малышом. Три дня Паула и Глория потчевали ее безвкусными бульонами, Консиенсия приносила подслащенные чаи, но Ана не могла сидеть взаперти в разгар сафры. На четвертый день после рождения Сегундо она вошла в кабинет и ужаснулась: в последние недели беременности, когда у нее едва хватало энергии перебраться из одного конца дома в другой, многие дела так и остались нерешенными. От одного вида возвышающихся стопками документов и писем ей стало худо. Сверху она заметила лист тонкой бумаги, исписанный знакомым почерком.
«Дорогая Ана!
Благодаря своему бесстрашию и смелости ты оказалась в лесах Пуэрто-Рико, я же за эти годы покорилась принятым в обществе устоям и вела ничем не примечательную жизнь. Теперь мои любимые опекуны обрели вечный покой на небесах, а ты, дорогая, продолжаешь следовать по стопам своего знаменитого предка. Повинуясь твоей просьбе, я старалась быть терпеливым и преданным другом Мигелю. Превратившись во взрослого, исследующего окружающий мир мужчину, он перестал нуждаться во мне.
Однажды утром, несколько недель назад, я проснулась и, подсчитав оставшиеся позади годы, попробовала представить, что может ждать меня впереди. У тебя крепкий брак и налаженный быт, а к тому времени, как ты получишь письмо, появится еще один ребенок. Мигель наслаждается путешествием по Европе и собирается пробыть там еще несколько месяцев. Я провела много времени в тишине и молитвах, вспоминая прожитую жизнь и представляя, как она могла бы сложиться. Наконец я решила, что не хочу провести остаток своих дней в одиночестве. Я согласилась стать женой уважаемого человека — учителя Мигеля, дона Симона. Мы знакомы пятнадцать лет, но решились составить счастье друг друга только сейчас, когда соединивший нас Мигель покинул остров.
Я мечтала о том, чтобы крестник вел меня к алтарю, но не осмелюсь прервать его поездку своей просьбой. Наш добрый друг господин Уорти проведет церемонию. Вполне вероятно, что из-за частых разъездов между Мадридом, Парижем, Римом и Лондоном Мигель не получил всех моих писем. Вот он удивится, когда обнаружит весточку от сеньоры Элены А’Катрин де Фернандес! Будучи еще ребенком, он часто удивлялся, почему мы с Симоном не поженимся. Он будет счастлив узнать, что мы наконец-то решились на этот шаг. А еще я надеюсь, что и ты, дорогая Ана, тоже порадуешься за меня. Остаюсь верной и любящей тебя подругой, Элена».
Элена замужем! Ана почувствовала укол ревности. До сих пор подруга знала только ее ласки. Вспоминала ли она, как двигались когда-то в унисон их разгоряченные девичьи тела? Вспомнит ли о ней в постели с мужем? Может быть, она уже отдалась ему? Сколько раз сама Ана просыпалась посреди ночи рядом с Рамоном, Иносенте или даже Северо, протягивала в порыве страсти руку и, натыкаясь на крупное, волосатое тело, с сожалением осознавала, что рядом с ней не Элена. А теперь другие руки, другие губы… Она попыталась прогнать эти мысли. Воспоминания, как она прекрасно знала, могли посеять в душе лишь зерна сожаления.
