Элизабет Чедвик - Алый лев
Вильгельм разжал кулаки и склонил голову.
— В таком случае, на этих условиях и при том, что больше никто не вызвался, я принимаю эту должность, — произнеся это, он почувствовал себя так, словно из него высосали весь костный мозг. Он удержался на ногах, но это была победа воли над плотью. Честер протянул ему кубок. Вильгельм взял его, понял, что у него дрожат руки, и, не сделав глотка, поставил. Вино выплеснулось на стол и растеклось блестящей красной лужицей. Собрав все свои силы, Вильгельм обратился к практическим делам. Он не хотел никаких поздравлений, ему было почти тошно от того, что собравшиеся расслабились, переложив этот груз на него и предоставив ему мнимую свободу действий.
— Король нуждается в покровителе и в надежном месте жительства, — произнес он. — Я же буду вынужден почти все время находиться в разъездах, поскольку встает необходимость вести военные действия. Я не могу таскать его за собой, а его нужно готовить к его будущим обязанностям, раз уж ему суждено было стать королем. Я бы порекомендовал на должность его наставника милорда епископа Винчестерского. Если, конечно, он согласится.
Питер де Роше склонил голову:
— Мне будет приятно выполнять эту миссию, милорд.
Вильгельм понял, что это было больше, чем просто вежливый ответ. Епископ Винчестерский ревностно оберегал свои привилегии и, несмотря на то что Вильгельм взял бразды правления в свои руки, пожелал бы играть существенную роль в управлении страной. Де Роше был верным наперсником Иоанна и обладал тонким чутьем в финансовых делах. Он мог быть полезен. И для короля среди присутствовавших не нашлось бы лучшего наставника.
Остаток дня прошел в напряженном обсуждении мелких деталей. Нужно было заново отстроить политическую систему, причем такую, которая бы стояла, как твердыня, а не разлетелась бы при первом же сильном порыве ветра, как соломенная хижина. Время от времени он ощущал рядом присутствие Изабель, чувствовал, как она поддерживает его, сглаживает острые углы, разрешает возникающие споры. Иногда она выходила, чтобы проследить за приготовлением пищи для собравшихся. Он мог поднять взгляд и увидеть, как она разговаривает с остальными, озвучивает окончательные решения, обтесывает камни их согласия, но времени самому поговорить с ней у него не было.
Наступили сумерки. У Вильгельма совершенно пересохло в горле и сел голос. Он был настолько вымотан, что едва мог передвигать ногами, когда направился через двор в свои покои. Изабель, шагая рядом с мужем, наблюдала за ним с неусыпной, но скрываемой тревогой. Она слышала, как позади них Джек с Ральфом говорят о чем-то приглушенными голосами, однако своей взволнованности они скрыть не могли. Она сдерживалась, чтобы не обернуться к ним и не напуститься на них. Она понимала, что для них назначение Вильгельма регентом было триумфом, но ее раздражало то, что они ни на минуту не задумывались о состоянии своего хозяина. А вот Жан шел ссутулившись, с опущенной головой, как будто тоже взвалил на себя тяжелую ношу.
Оказавшись в своих покоях, Вильгельм прислонился к стене и закрыл глаза. В неверном свете свечей тени, залегшие у него под глазами и скулами, были похожи на синяки; Изабель испугалась. Если так закончился для него первый день, что же будет дальше? Она молилась, чтобы Ранулф Честерский оказался активным и решительным и принял эту должность сам, но либо Господь ее не услышал, либо у Него были другие планы.
— Вот, любимый, выпей, — она вложила чашу ему в руки. То, что она назвала его любимым при посторонних, выдало, насколько она взволнована.
Вильгельм покачал головой.
— Если я выпью, мне станет плохо, — хрипло ответил он, возвращая ей чашу.
Стараясь не расплакаться, Изабель протянула чашу Джеку, который воскликнул в восторге:
— За регента!
Ральф и Жан отозвались эхом на эти слова.
Вильгельм взглянул на них, как сонный лось, загнанный собаками.
— Мне будет постоянно требоваться ваша помощь, — произнес он измученным, скрипучим голосом едва слышно. — Я вышел в такое глубокое открытое море, что ни один канат не достанет до дна, и земли на горизонте не видно. Если я достигну тихой гавани, то только благодаря чуду, поскольку Бог знает, насколько мы близки к краху… вот настолько, — он вытянул вперед указательный и большой пальцы и так близко придвинул их друг к другу, что они почти соприкоснулись.
У Изабель дрогнул подбородок. Вильгельм всегда называл ее своей тихой гаванью, но сейчас она не могла его защитить. Никто из них больше не мог укрыться от этой бури.
Вильгельм чуть не захлебнулся нахлынувшими чувствами.
— Как вы знаете, этот ребенок почти нищий. Половина королевской сокровищницы была потеряна при пересечении Веллстрима, а жители страны настолько разобщены, что источников, откуда можно было бы почерпнуть деньги для заполнения сундуков, нет. Совсем нет. Одному Богу известно, как мы будем собирать средства для оплаты гарнизонов и войска. Я слишком стар, чтобы нести это бремя… Я не смогу… — он закрыл лицо руками, его плечи вздрагивали.
От удивления и тоски Изабель рванулась к нему и крепко обхватила его руками, прижав к себе. Она впервые видела, как он срывается, — и это почти за тридцать лет брака. Происходящее настолько ошеломило ее, что она сама чуть не сорвалась. Ее глаза тоже наполнились слезами. Она обхватила его за плечи и шептала его имя — так она успокаивала своих детей в детской. Она понимала, что на них, раскрыв рты, смотрят люди, что они почти в таком же смятении, как и их хозяин. Глаза Жана блестели тем же влажным блеском. Прижавшись к Вильгельму, она чувствовала, как дыхание с хрипом вырывается из его груди, как он пытается собраться с силами, и ее накрыло огромной волной любви, сострадания и нежности… и ярости, оттого что он вынужден проходить через такие испытания.
Он медленно выпрямился, и это было похоже на то, как раненый, упавший на поле боя, поднимается, потому что если останется лежать, умрет. Он тихо отстранил ее и, все еще тяжело дыша, вытер глаза манжетой.
— Это все? — хрипло прошептал он, обращаясь к троим онемевшим и окаменевшим мужчинам, смотрящим на него. — Вам больше нечего сказать?
Жан громко всхлипнул. Он прижал сжатый кулак к губам.
— Милорд, я знаю, вы считаете, будто на вас взвалили непосильную ношу, но, по-моему, это не так. У вас есть еще порох в пороховницах, — он прочистил горло и вздернул подбородок. — Что может случиться самого плохого? Даже если все, кто вызвался поддерживать вас, передадут свои замки Людовику, ваша честь останется незапятнанной, и милорд Честер был прав: у вас остаются ваши ирландские владения, где вы сможете найти покой. Они достаточно далеко от Англии, чтобы Людовику пришло в голову преследовать вас там. Что вам терять?
