Кейт Форсайт - Старая сказка
— Ш-ш, не плачьте. У вас случился выкидыш. Вот и все, — дрожащими руками я вновь завернула несчастное создание в шаль.
Анжелика покачала головой, и я заметила, что и кончики золотистых кудряшек у нее в крови.
— Не понимаю. — Она стала раскачиваться, сидя на диване и тыча сведенными руками в колени. — А-а, мне больно.
— Нужно позвать врача. Сидите смирно. Пожалуйста, перестаньте плакать. — Я огляделась по сторонам в поисках вина, но в комнате не было ничего, кроме картин, статуэток, ваз и дурацких диванчиков на таких тоненьких ножках, что они явно не выдержали бы моего веса, вздумай я присесть на один из них. — Подождите здесь. Я…
— Не уходите!
— Я ненадолго.
Когда я подбежала к двери, она закричала:
— Не уходите, не оставляйте меня одну с этой штукой.
Я нашла лакея и отправила его за вином, горячей водой, чистыми салфетками и доктором.
— Найдите короля, — выпалила я, но тут же передумала. — Нет, нет, позовите Атенаис, маркизу де Монтеспан.
Атенаис не подвела меня. Войдя в комнату, она с первого взгляда поняла, что произошло. Взяв руки Анжелики в свои, она легонько сжала их и стала приговаривать:
— Тише, тише, успокойтесь, все будет в порядке. Вы были совсем одна, бедное дитя? Какой кошмар. Ничего, все уже позади.
Я показала ей мертвого ребенка, завернутого в шаль.
— Какой… ужас. Бедняжка. — Не знаю, кого она имела в виду — мертвого младенца или соперницу, девятнадцатилетнюю девушку, которая рыдала сейчас у нее на груди, безнадежно пачкая дорогую ткань слезами, соплями и кровью. Атенаис взглянула на меня.
— Король будет в ярости. Он ничего не должен узнать, пока свадьба не закончится, во всяком случае. Мы должны отвести ее в спальню так, чтобы никто ничего не заметил. Вы мне поможете?
Я помогла ей поднять Анжелику на ноги. Диван под нею насквозь пропитался кровью. Атенаис закутала ее в собственную шаль, расшитую серебряной нитью. Я подняла мертвого младенца, и мы вместе помогли любовнице короля доковылять до ее комнаты.
— Мне нельзя оставаться здесь, — сказала Атенаис. — Скандал будет ужасный. Случившееся сочтут дурным предзнаменованием в ночь свадьбы дочери короля. А если еще умрет и мадемуазель де Фонтанж…
Хотя Атенаис говорила негромким голосом, Анжелика, должно быть, услышала ее слова, потому что в страхе воскликнула:
— Я умру? Я не хочу умирать!
— С вами все будет в порядке. Сейчас придет доктор. — Я изо всех сил старалась успокоить ее, но на ее чистой ночной сорочке уже проступали свежие пятна крови.
— Мне надо уходить. На мое отсутствие непременно обратят внимание. Шарлотта-Роза, вам тоже нельзя оставаться здесь. Вы не можете позволить себе нового скандала.
Я посмотрела на Анжелику, вцепившуюся в мою руку.
— Не оставляйте меня одну!
Атенаис вышла, покусывая губу. Я глубоко вздохнула, присела рядом с Анжеликой и стала утешать ее:
— Все в порядке. Я не оставлю вас одну. Постарайтесь расслабиться, доктор сейчас придет.
Наконец в комнату вошел Антуан Дакин, лейб-медик короля. Губы и пальцы его были перепачканы жиром, а в руке он держал недопитый бокал вина. Его тяжелый парик сбился набок, обрамляя рыхлое лицо со следами оспы и отвисшими брылями щек.
Он приподнял покрывало, мельком взглянул на лужу крови, в которой лежала Анжелика, и нахмурился при виде крошечного мертвого тельца.
— Что вы с нею сделали, мадемуазель, раз вызвали такое кровотечение? — требовательно обратился он ко мне.
— Ничего! Я застала ее в таком виде. Я лишь помогла ей лечь в постель.
— Если аборт совершен после того, как ребенок начал двигаться, это считается убийством.
Я оперлась рукой о ночной столик.
— Очевидно, мадемуазель де Фонтанж даже не подозревала о том, что беременна. Я, во всяком случае, совершенно точно не знала об этом! Равно как и не сделала ничего такого, кроме того, что помогла ей добраться до постели и вызвала вас. Она потеряла много крови. Ее платье буквально промокло насквозь.
Он склонился над Анжеликой.
— Мадемуазель! Что вы сделали? Вы не хотели иметь ребенка? Убить собственное дитя — это тяжкий грех. Почему вы так поступили? Быть может, вы выпили какое-либо снадобье? Или ввели в себя какой-либо металлический инструмент? Кто помогал вам?
Лицо Анжелики заливала такая смертельная бледность, что даже ее полные губы были незаметны на нем.
— Нет! Я не причинила вреда ребенку. Я не знала… Мне просто стало плохо… А потом хлынула кровь… Мне показалось, будто демоны разрывают меня на части.
— Все в порядке, все хорошо, — я погладила ее по встрепанным волосам, убирая их ей со лба.
Дакин метнул на меня подозрительный взгляд, а потом силой уложил Анжелику обратно на подушки.
— Очень хорошо. Сейчас я пущу вам кровь, чтобы удалить дурную телесную жидкость из вашего тела. Мадемуазель, раз уж вы здесь, то можете помочь и подержать вот этот таз.
— Но она и так потеряла много крови.
— Кто из нас двоих врач, мадемуазель? По-моему, я. Будьте любезны подержать таз и не пытайтесь давать советы тем, кто умнее вас.
Я взялась за таз и постаралась вовремя подставить его под струю крови, когда Дакин сделал небольшой надрез на тонкой голубой жилке у нее на запястье. Таз быстро наполнился, и Анжелика лишилась чувств, откинувшись на подушки. Доктор зажал разрез жирным пальцем и приказал мне забинтовать его. Я выполнила его просьбу, готовая сама упасть в обморок. Врач опорожнил таз в ночной горшок, сунул окровавленный ланцет в свою сумку, после чего допил вино в бокале.
— Позовите слугу и избавьтесь от плода. Если я потороплюсь, то еще успею вернуться за стол, прежде чем там съедят все.
Не сказав более ни слова, он вышел, а я осталась стоять у безвольной фигуры молоденькой любовницы короля и ее мертвого ребенка. Издалека до меня доносились звуки музыки, смех и гул голосов. Но здесь, в полутемной спальне, царила тишина. Я опустила глаза и увидела, что руки мои перепачканы кровью. Я поспешно отставила их в стороны, и меня вдруг охватил такой ужас, что я долго еще не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть.
Неделей позже меня арестовали по подозрению в использовании черной магии и заточили в Бастилию.
Бастилия
Париж, Франция — январь 1680 года
Меня заперли в каменной клетке. Сквозь зарешеченное окошко под самым потолком в камеру проникал луч света, и взору моему предстала низкая деревянная скамья, дурно пахнущее ведро, охапка сырой соломы на полу и полоска зеленоватой плесени в углу.
