Ферн Майклз - Пленительная страсть
Цезарь секунду поколебался и неспешно направился к колыбели. Заглянув в нее, он увидел небольшой, завернутый в ткань комочек. И только испанец наклонился, чтобы получше рассмотреть этот сверток, как фрау Хольц стремглав подскочила к колыбели, выхватила оттуда запеленутого младенца и, откинув угол материи в кружевах, с тонкой улыбочкой показала Цезарю розовую мордашку с золотистым пушком на головке. Глаза экономки искрились веселым лукавством, когда она взглянула на побагровевшее и перекосившееся от гнева лицо Альвареса. Казалось, испанец готов был немедленно задушить беспомощное маленькое создание, безмятежно посапывающее на руках экономки.
Цезарь чувствовал себя так прегадко, как будто вместо сладкого поцелуя получил увесистую оплеуху. Он ощущал себя таким обманутым, таким оплеванным!
Но, ничего не сказав и стараясь ничем не выдать ярость, клокотавшую в груди, он сдержанно кивнул экономке, позволяя опустить малютку назад в колыбель.
— Чудесный ребенок, не правда ли, сеньор? Крепенький, здоровенький, а какой красавчик! С каждым днем он становится все милее, все очаровательнее, доставляя матери безмерное счастье. Жаль, что отец не может разделить с ней эту радость! — хитро усмехаясь, проворковала фрау Хольц.
Потемнев от злости, Цезарь молча кивнул в ответ на веселое щебетание старой женщины и поспешно покинул комнату.
Уже выйдя в темный коридор, он обнаружил, что изо всех сил сжимает в ладони сломанную сигару. Бросив ее на пол, Альварес медленно и с наслаждением наступил на нее каблуком и давил, представляя, что под ногой у него младенческая головка, покрытая золотистым пушком, давил до тех пор, пока табак не превратился в пыль. И эта воображаемая расправа с ненавистным голландским отродьем принесла испанцу некоторое удовлетворение.
Да, он не ожидал такого удара! Выходит, его информация, полученная от слуг из дома ван дер Рисов, была неверна. Значит, их брак был не таким уж формальным. Доказательство тому налицо.
Однако еще не все потеряно. Всякая ситуация, даже самая неблагоприятная, может нести в себе свою выгоду. Если сообщить Ригану, что у него, у Альвареса, в плену не только его жена, но и сын, то этот дикарь явится сюда как миленький. И вот тогда-то дон Цезарь Альварес сможет отомстить разом за все ненавистному ван дер Рису. Да, нужно разделаться с этим голландцем окончательно. Пришла пора воздать ему за все. Из-за этого скота, дикаря, варвара у него, у Цезаря, все в жизни наперекосяк. Все его неудачи только из-за Ригана. Если он хочет покончить со всеми своими неприятностями, то должен покончить с Риганом. Пока будет жив этот человек, не видать дону Цезарю Альваресу счастья ни в чем. Нужно наконец стать победителем! Слишком долго он был на вторых ролях после ван дер Риса! Но больше он не намерен быть вторым, нужно покончить с этим навсегда!
Если понадобится, то можно будет устроить так, чтобы этот дикарь встретился со своей женой, а потом на глазах у них обоих Цезарь убьет их светловолосое чадо, растопчет этот проклятый сверток, лежащий сейчас в колыбели. Так или иначе он поступит — это потом будет видно. А сейчас нужно каким-то образом послать сообщение в Батавию, пусть даже ради этого придется отправить туда корабль без груза… Нужно заманить ненавистного голландца сюда, а уж тут с ним покончить будет нетрудно!
Бросив последний взгляд на раздавленную сигару, Цезарь достал из кармана другую и, не оглядываясь, направился в свой кабинет.
— Мефрау, когда вы спали, пожаловал наконец сеньор, — сообщила фрау Хольц с многозначительной улыбкой. — Пожелал взглянуть на родившегося ребенка.
— Ну и как? Понравился сеньору мой сын? Надеюсь, он остался доволен. Что он сказал о моем мальчике?
— Он не произнес ни слова, но, судя по взгляду, готов был убить вашего сынишку. Мы должны и день и ночь беречь младенца от этого дьявола. Сколько ненависти было в его глазах! И к кому? К очаровательному крошке! Нет, этот чертов испанец не человек. Он способен на что угодно! Столько в нем злобы, мефрау, что страшно становится. Нам надо быть настороже, живя с таким мерзавцем под одной крышей.
— Да, фрау Хольц, вы правы. Все эти месяцы он пребывал в полной уверенности, что является отцом ребенка, поэтому ожидал увидеть темноволосого и смуглокожего мальчика. А увидел… Я представляю его реакцию! Мы должны сделать все, чтобы защитить моего сыночка от этого изверга.
— Послушайте, мефрау, какой настойчивый крик! Ваш малютка снова проголодался.
Сирена улыбнулась. У ребенка были великолепные легкие, и можно было не сомневаться, что его крик слышался во всем доме.
* * *Дни проходили за днями, но Сирена не замечала их бега, всецело поглощенная заботами о малыше — занятием новым для нее, но бесконечно радостным. И все это время рядом с нею находилась верная, преданная фрау Хольц, отдававшая себя хлопотам о малыше с неменьшим энтузиазмом, чем счастливая молодая мама.
И все это время из головы Сирены никак не выходили слова экономки об опасности, грозящей малютке со стороны озлобленного Альвареса. Она не могла не осознавать правоту старой, умудренной опытом женщины, и с каждым днем тревога молодой матери нарастала. Безотчетный страх за сыночка вселился в нее, проникнув во все поры. Особый ужас внушали ей участившиеся визиты Цезаря в детскую. Он приходил и подолгу стоял перед колыбелькой, пристально глядя на маленький, беспомощный сверток. Иной раз лицо испанца искажалось злобой и ненавистью, а иной раз было бесстрастным, лишенным какого бы то ни было выражения. Но именно в эти моменты, когда взгляд его, казалось, ничего не выражал, кровь застывала в жилах Сирены от леденящего душу, безотчетного страха. Она чувствовала, что коварный испанец замышляет какое-то злодейство — возможно, смерть ее маленького сыночка и ее самой. Если бы этот страшный человек хотя бы говорил что-нибудь! Но он хранил безмолвие, и от этого становилось жутко вдвойне. Без предупреждения, без звука он входил в детскую, а затем не проронив ни слова, уходил. После каждого такого визита Сирену начинала бить нервная дрожь. Молодая мать боялась не столько за себя, сколько за свое драгоценное дитя, за своего мальчика, за своего ненаглядного сыночка.
Как-то раз, в один из ясных солнечных дней, закончив кормить малютку грудью, молодая мать только собралась было положить своего насытившегося крошку в колыбель, чтобы он поспал, как, безотчетно подняв глаза, вздрогнула, увидев стоявшего в дверях Цезаря.
Какое-то мгновение он в молчаливой задумчивости смотрел на Сирену, а затем неожиданно проговорил тихим, вкрадчивым голосом:
