Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 2
Она уставилась на всадника, не веря своим ушам.
— Что это? Ты освободишь меня одну?
— Не я, но другой человек.
— Этот единственный пример милосердия после того, как вы насаживали наших детей на вертела и предавали целые деревни огню и мечу наверняка покажется забавным вашим богам. Ты, наверное, сошел с ума?
— Нет, госпожа, и ты должна спешить!
Ауриана с решительным видом отступила от него прочь.
— Тебе следовало привести тысячу лошадей. Я не привыкла спасаться в одиночку. Ты оскорбляешь меня.
В глазах кавалериста она заметила обиду и поняла, что перед ней не злой человек. Это было странно, особенно если учесть обстоятельства их встречи.
— Передай тому, кто послал тебя мою благодарность, — сказала она помягче. — Я люблю жизнь и очень бы хотела жить дальше. Но мой ответ должен быть — нет.
— Ауриана, отправляйся с ним! — плача умоляла Ателинда, чья голова тряслась от волнения. — Ведь хоть одной из нас можно будет спастись.
— Я не могу этого сделать, мать, — нежно произнесла Ауриана.
— Госпожа, ты приняла глупое решение, — проговорил всадник и, круто развернув коня, поскакал галопом, быстро исчезнув в дыму.
Вдали раздался сигнал трубы. В его резком звуке слышались наглость и самоуверенность. Он возвестил об окончании сражения. С этого момента начинались повальные грабежи и мародерство. Легионеры старались урвать себе побольше пленников, которых даже не надо было связывать, настолько они были ошеломлены происшедшим. Когда Витгерн и Фастила вывели из конюшни двух вконец отощавших коней, Ауриана в последний раз окинула взглядом крепость, этот последний, дымящийся обломок того мира, в котором она родилась и жила, единственного мира, который она знала. Повсюду воцарилась тишина, казавшаяся неестественной. Повсюду валялись трупы, немые доказательства победы римлян. Убитые по всем правилам воинского искусства и совершенно безопасные, они, казалось, насмехались над жестокостью и зверством своих победителей. Зияющие рты беззвучно кричали: «Это то, чего вы хотели? Так получите же! Сильный может уничтожить слабого. Радуйтесь этому, убийцы».
Ауриана отвернулась от Ателинды и, ухватившись за гриву Беринхарда, с трудом взобралась на коня. Ее силы были на исходе.
Ателинда перехватила повод коня.
— Ауриана, что случилось? Что ты делаешь?
У Аурианы на глазах выступили слезы, и она так и не нашла сил ответить матери. Вместо этого она обратилась лицом к небу и начала творить ритуальное заклинание, предшествующее принесению жертвы.
— Повелитель небес, чьей невестой я являюсь, прими меня в этот день. Фрия, Мать Всех, подними меня в свое небесное владение, ибо я погибаю с твоим именем на устах.
Витгерн и Фастила поняли теперь, что собиралась сделать их предводительница, и последовали ее примеру, оседлав своих коней. И если первый сделал это с благородной уверенностью, то последняя чуть заколебалась.
— Нет! — яростно вырвалось из уст Ателинды и застряло в тишине.
Этот вопль разбередил душевные раны Аурианы. Беринхард в страхе попятился. Ауриана попыталась вырвать поводья у матери — что еще можно было сделать? Но Ателинда крепко удерживала их. Ее кулаки сжались намертво, словно окаменев. Все трое повернули своих коней к открытым воротам и стали в ряд. Ауриана и Витгерн обнажили мечи, а Фастила подняла копье. На лице Фастилы отразился неописуемый страх — слишком поздно молодая жрица-воин открыла для себя, что жить с Витгерном и умереть с ним — не одно и то же.
— Нет! — еще раз воскликнула Ателинда, теперь уже слабее.
— Мать, отступи в сторону! — еле выговорила Ауриана сквозь струящиеся по лицу слезы. — Ты привлекаешь внимание к нам. Я умоляю, отпусти меня! Еще до истечения этого дня, неважно как, мы умрем, но будем вместе. Если я принесу себя в жертву, то это, может быть, успокоит дух моего отца Бальдемара, который до сих пор покоится в могиле неотомщенный.
Ателинда поняла справедливость этих слов своей дочери, но в конце концов материнская любовь взяла верх. Ее можно было сравнить с бурным потоком во время паводка, который сносит все строения, нагроможденные людьми. Эта любовь старше и мудрее, чем все выдуманные когда-либо законы мести. Ателинда продолжала держать повод Беринхарда.
Ауриана показала мечом на стоявший в отдалении резервный легион, который хорошо был виден сквозь ворота. Солдаты замерли в ожидании команды — темная полоска на фоне коричневой земли, наполовину закрытая рощей лип и елей. Высоко поднятый сигнальный флаг трепетал на ветру. Витгерн и Фастила мрачно кивнули.
«Там враг. Мы умрем, сразившись с ним, и вернемся в землю, из которой вышли».
Они пришпорили коней, ударив их каблуками по бокам. Кони Витгерна и Фастилы сразу сорвались с места в галоп. Беринхард пустился за ними, волоча за собой Ателинду.
— Мать! Отпусти меня!
Ауриана заметила, что несколько солдат, еще находившихся в крепости, узнали ее. Один из них резко кивнул головой и кто-то пролаял команду. Ауриана закрыла глаза. Это было невыносимо.
— Моя любимая мать, прости меня!
Она подняла меч и резким движением обрубила поводья. Послышался хлесткий звук, похожий на щелчок. Ателинда споткнулась и начала падать вперед лицом. Беринхард пошел сперва боком, потом затанцевал, словно удивившись неожиданной свободе, а затем понесся, как стрела, выпущенная из лука.
Ауриана правила руками. Беринхард стремительно вылетел из ворот, опередив тихоходных жеребцов Фастилы и Витгерна.
— Ауриана!
Задыхающийся, хриплый возглас матери пронзил ее сердце. Ателинда упала на четвереньки перед большой лужей крови. Зачерпнув ее ладонью, она размазала жижу по всему лицу, продолжая упорно твердить:
— Нет! Нет!
Одна из случайно уцелевших помощниц Труснельды схватила ее за плечи и попыталась успокоить.
— Моя госпожа, но ведь такова ее судьба! — убежденно сказала молодая жрица. — Великая Госпожа, которая породила нас всех, все еще любит ее.
Но Ателинда уже ничего не слышала.
Яд! Принять его сейчас! Теперь уже нет предлога тянуть с этим. Быстро!
Ателинда поднялась на ноги, нащупывая дрожащими руками мешочек с ядом, висевший у нее на поясе. Кожаный мешочек был выбит из ее руки тупым концом копья. Затем грубые солдатские руки подхватили ее сзади под мышки и потащили к шеренге закованных в кандалы пленников. У Ателинды уже не оставалось сил ни сопротивляться, ни кричать.
Она восприняла это как волю Парок. Ей суждено было жить.
В этой цепочке женщин и старух, куда ее притащили, никто не узнал ее измазанного грязью лица. Поэтому для всех оставалось тайной, что сама Ателинда, дочь Гандриды, жена Бальдемара шла вместе со всеми как жена простого смерда.
