Симона Вилар - Дикое сердце
Со свету Гизелла не сразу разглядела Эмму. Зато граф, стоявший у камина, был ярко освещен. В невысоком покое с бревенчатым потолком он казался особенно рослым. Гизелла слышала, что все северяне очень высоки. Но выглядел граф как настоящий франк. Подстриженные волосы с короткой челкой, длинные усы. Плащ скреплен на плече фибулой в форме креста. Один глаз перевязан темной повязкой, другой, светло-голубой, в упор глядел на нее. Гизелла смутилась, как всегда, когда на нее глядели мужчины.
Эмма указала ей в сторону невысокого кресла.
— Садитесь, принцесса.
Любезная фраза, но в устах Эммы она прозвучала как приказ. Гизелла безропотно повиновалась, не смела поднять глаз.
— Эмма, этот лисий плащ… — начал на норвежском Херлауг, но она его прервала.
— Вижу. — И добавила, обращаясь к принцессе: — Ваше высочество позволит мне проводить гостя?
Не дожидаясь ответа, она завела графа под сень глубокой дверной ниши. Они о чем-то говорили, но Гизелла не понимала ни слова. Но за это время она смогла взять себя в руки, даже устроилась поудобнее в глубоком кресле с выполненными единым полукругом подлокотниками и спинкой, огляделась.
В этом покое давно никто не жил, он находился в стороне от общих построек аббатства. Но, поселив сюда Эмму, его привели в порядок. Дубовые половицы вымыли и навощили, грубую кладку стен занавесили полотнищами из синего и малинового сукна, вдоль них поставили лари и кресла темного дерева с резьбой. На возвышении устроили широкое ложе, покрытое бедой овчиной Очаг на полукруглом подиуме уходил в нишу стены, а сверху был подвешен конусообразный колпак-вытяжка. Топили вишневым деревом, и в комнате стоял теплый приятный аромат вишни.
Гизелла перевела взгляд на Эмму. Рядом С рослым графом Гербертом она казалась особенно хрупкой. Даже двойное широкое одеяние из зеленого сукна — нижнее мягкое до щиколоток, верхнее до колен с вышитой каймой по подолу и на рукавах — не скрывало ее изящества и грации. Украшений почти никаких, не считая маленькой золоченой пряжки, стягивающей ворот. Гизелла обратила внимание на прическу Эммы — блестящая масса красновато-рыжих, спускавшихся по спине волос перевита сеткой из собственных тонких кос.
Когда Эмма оглянулась, Гизелла впервые как следует разглядела ее лицо и поразилась его беспокойной, живой прелести. Темные глаза блестели, отражая блики пламени, над яркими черными бровями лоб обвивала одна из рыжих косиц.
С графом Санлисским Эмма говорила мягко, но когда, простившись с ним, она повернулась к Гизелле, губы ее сложились в жесткую, непримиримую складку. Она надменно подняла подбородок.
— Ваше высочество пришли пригласить меня на свою свадьбу в Руан?
— Нет, — удивлённо ответила Гизелла, даже не уловив злой иронии в голосе Эммы.
— Тогда чем обязана честью видеть вас у себя?
Все тот же сухой, холодный тон. Гизелла невольно съежилась.
— Мадам, — обратилась она к Эмме новомодным титулом знатной дамы, — мадам, мы близкие родственницы, и наши судьбы странно столкнулись. Вам, конечно, известно, что мне предстоит…
— Конечно, известно. Вы собираетесь стать женой человека, которого я и по сей день считаю своим супругом.
— Но ведь вы не были обвенчаны?
— Но я жила с ним, хранила ему верность, у нас был общий кров, стол и ложе.
Она стояла перед Гизеллой, сложив руки на груди, прямая, как пламя свечи. Даже на расстоянии принцесса чувствовала исходящий от нее гнев. Робко опустила глаза..
— Мадам, мы обе женщины, живущие в мире, созданном для мужчин и управляемом мужчинами. Мы всего лишь слабые существа и вынуждены подчиняться. И моя участь и ваша не зависят от воли нас самих. Но мы родственницы, и мы… то есть я бы хотела поговорить с вами, расспросить вас о человеке, к которому меня отправляют.
— А ведь вас страшит участь стать герцогиней? — усмехнулась Эмма.
Гизелла заметила насмешку в ее голосе. И это задело ранимую принцессу более, чем она предполагала. Глаза ее наполнились слезами.
— Меня страшат норманны. Я вообще не хотела выходить замуж и надеялась принять постриг. Но отец — благослови его Господь — всегда видел во мне залог мира с норманнами. Я должна повиноваться его воле.
Слезы так и потекли из ее глаз. Эмма, пожалуй, ощутила жалость к ней. Сидит такая маленькая, несчастная. Она даже не соперница ей, а просто жертва династических соображений. Конечно, не такая жена нужна гордому Ролло. И тем не менее все идет к тому, что так и будет. Этого нельзя допустить.
Она присела у ног Гизеллы, взяла ее руки в свои.
— Послушайте, кузина. Еще не поздно, вас еще не обвенчали с Ролло, а помолвку можно отменить. Король Карл любит вас — это всем ведомо. Так пойдите сейчас к нему, киньтесь в ноги, молите, заклинайте, плачьте. Ведь не камень же у него в сердце. Может, он еще и уступит вашим мольбам. Ведь я знаю Ролло, вам будет тяжело с ним.
— Отец не послушает меня. Ведь он так давно лелеял план породниться с Ролло, дабы он защищал франков от своих собратьев с севера. Пока с Ролло были вы, я еще могла на что-то надеяться. Но теперь он вас выгнал, и мне не остается ничего другого…
— Послушайте, Гизелла, — перебила Эмма. — Ролло меня не выгнал. Это все чистое недоразумение, дьявольское стечение обстоятельств. И если бы я смогла попасть в Руан… У меня от Ролло сын, и он законный наследник Нормандии.
— А мне сказали, что вашего ребенка объявят бастардом и корона Нормандии перейдет к тому ребенку, которого я рожу Ролло.
Эмма резко встала, шагнула в сторону очага, сжала до хруста руки, словно боялась, что ударит Гизеллу. Сдерживало лишь то, что этой девочке невдомек, какую боль она ей причиняет.
— Я вижу, что вы готовы стать герцогиней Нормандской.
— Я смирилась. Я готова принести себя в жертву.
— А зачем?
Гизелла беспомощно захлопала белесыми ресницами.
— Но не могу же я пойти против воли отца. Эмма сердито глянула на нее.
— Что ж, тогда переступите через мою судьбу, лишите меня сына, но помните: вы поступаете безбожно. А Ролло… Он вас интересует? Что ж, знайте, что это мужчина дерзкий и грубый, у которого ни на йоту нет почтения к вашему королевскому происхождению. У него жаркая кровь, и ему нужна такая же женщина, чтобы разделять его страсть, чтобы разделять безумства любви, только тогда он не возьмет в дом наложницу, с которой будет утолять свой пыл.
— Вы говорите как блудница.
— Жена Ролло и должна быть в его руках блудницей, если хоть что-то желает значить для него. А вы, Гизелла… У вас вместо крови в жилах — вода. Вы скоро наскучите Ролло, и он будет пренебрегать вами. И однажды вы проклянете день, когда вложили свою руку в его.
