Бренда Джойс - Невероятное влечение
— А ты не можешь подождать еще несколько месяцев, прежде чем сбегать со своим возлюбленным?
Она снова задрожала.
— Я не собираюсь ни с кем сбегать. Но здесь я не останусь. Ты, разумеется, не будешь удерживать меня в своем доме силой?
Он пристально смотрел на женщину, которую любил всем сердцем, чувствуя, как нестерпимая боль пронизывает каждую частичку его существа.
— Нет, я не собираюсь удерживать тебя здесь силой. — Стивен с трудом придал своему голосу монотонности.
Александра, казалось, вздохнула с облегчением.
Никаких сомнений не оставалось: она отчаянно пыталась ускользнуть от него. И как их угораздило зайти в этот тупик? — недоумевал Стивен.
— Я пошлю слуг, чтобы они сопроводили тебя в Эджмонт‑Уэй, но к рождению моего ребенка ты вернешься в Клервуд.
Это было предупреждение. Его сын или дочь родятся здесь. О другом герцог и помыслить не мог.
Но, к его глубочайшему изумлению, Александра снова покачала головой:
— Это и мой ребенок тоже, и боюсь, я не смогу отказаться от него, даже отдав тебе, его законному отцу. Наш ребенок останется со мной, Стивен.
— Я никогда не позволю другому мужчине растить мо его сына, — холодно заявил Клервуд, и он явно не шутил. Острая боль снова пронзила все его тело.
Александра испуганно отшатнулась.
— Возможно, нам стоит обсудить вопрос о ребенке более спокойно, когда пройдет некоторое время и мы оба будем в лучшем настроении.
— Тут нечего обсуждать, — тяжело дыша, бросил герцог. — Я буду воевать с тобой так, как никто и никогда не боролся с тобой прежде, но наш ребенок будет воспитываться здесь, мною.
Александра содрогнулась, и слезы потоком хлынули из ее глаз.
— Мне пора домой.
Она повернулась.
Клервуд машинально схватил ее, не давая уйти. Теперь Александра оказалась прямо перед ним, ее глаза стали огромными от ужаса. Повисла напряженная, пропитанная страхом пауза, а потом она тихо промолвила:
— Я не хочу воевать с тобой, ни в коем случае.
— Тогда оставайся здесь и выходи за меня замуж.
Ее снова начала бить дрожь.
— Я не могу.
Он отпустил ее, чувствуя, что теряет способность дышать.
— Мне очень жаль, — прошептала Александра. — Так жаль!
Стивен ничего не ответил, и она направилась к дверям, подняв свою сумку с шитьем. На пороге она обернулась через плечо и тихо сказала:
— Браслет я оставила на комоде.
У нее больше не было слез. Александра держалась за ремень, пока карета подпрыгивала на изрытой колеями дороге, рассеянно глядя на видневшийся впереди маленький ветхий дом — ее родной дом. «Ничего не изменилось», — печально думала она. Двор был все таким же грязным и неухоженным, лужи превратились в озерца, одна из ведущих к дому ступенек осела, а в кирпичной стене зияли дыры. Амбар за домом опасно накренился и, казалось, вот‑вот обрушится.
Александру по‑прежнему колотило, к глазам опять подступали слезы. Бедняжка думала, что прошлой ночью выплакала все, до единой слезинки, но она ошиблась. Последние три часа Александра горько рыдала, и даже сестры не могли ее успокоить.
Когда их повозка, запряженная теперь уже Бонни, остановилась перед домом, входная дверь распахнулась, и на крыльце появился Эджмонт.
Александра почувствовала себя так, словно окаменела. Сейчас она была просто не в состоянии вынести еще одну тяжелую, причиняющую страдания ссору.
Правившая лошадью Оливия поставила карету на тормоз и спустилась вниз.
— Добрый день, отец. Александра приехала домой, и ты примешь ее с распростертыми объятиями.
Александра взглянула на Оливию и подумала о том, как повзрослела средняя сестра. Но радоваться тут было нечему, ведь своей самостоятельности Оливия была обязана настоящей трагедии.
Эджмонт содрогнулся. Его взор был затуманен, однако одежда барона была свежей и опрятной. Он не сказал ни слова.
Кори выбралась из повозки, Александра последовала за ней. Когда младшая сестра повела рыжую кобылу в стойло, Александра стала подниматься к крыльцу дома по скрипучим ступенькам, тихо семеня за Оливией. Сердце за трепетало, когда она оказалась лицом к лицу с Эджмонтом.
— Добрый день, отец, — робко поздоровалась Александра, молясь, чтобы на сей раз обошлось без бурных выяснений отношений.
Барон пристально посмотрел на старшую дочь. Она знала, что не сможет скрыть свое горе, ведь отец все поймет по ее покрасневшим, опухшим глазам.
— Добрый день, Александра. — Подбородок Эджмонта дрожал. — Что случилось?
Она решила, что будет прикидываться легкомысленной и относиться к ситуации с показной небрежностью — столько, сколько сможет.
— Похоже, это уже входит в привычку: меня то и дело пинками под зад выгоняют из дому. — Александра попыталась улыбнуться.
Но отец по‑прежнему выглядел хмурым.
Она подняла стоявшую рядом сумку с принадлежностями для шитья.
— Я должна жить дома, и я прошу тебя разрешить мне вернуться, — сказала Александра со всем достоинством, которое у нее только было.
От волнения у отца перехватило дыхание.
— Я так корю себя за то, что выгнал тебя из дому! Я просто рассудок потерял, когда узнал, что ты наделала, совершенно не ведал, что творил!
Никогда еще Александра не чувствовала такого облегчения.
— Отец, мне очень стыдно. И я прошу простить меня, мне так жаль, что я причинила тебе боль и покрыла позором всю нашу семью! — сказала она, но тут же вспомнила о ребенке и поняла, что не может жалеть обо всем, что произошло. Она уже любит свое дитя, и не важно, что будет потом. Правда, Александру приводила в ужас сама мысль о маячившей впереди неминуемой, ужасной борьбе со Стивеном за ребенка. И она решила подождать более подходящего момента, чтобы рассказать Эджмонту, что беременна.
Глаза отца увлажнились, и он часто‑часто заморгал.
— Прости и ты меня, дочь. Боже мой, Александра, ты — свет этой семьи, и ты так похожа на свою мать! Я был не прав, ошибался, если не сказать больше. Клервуд — распутник, об этом знает весь свет. Он соблазнил тебя, не так ли? Ублюдок! Я слышал, что через все королевство за ним тянется шлейф разбитых сердец. Но я обвинил тебя — тогда как должен был обвинить его. Что ж, теперь я виню во всем проклятого герцога!
Даже теперь Александра хотела броситься на защиту Стивена, но это было невозможно. Клервуд хотел отобрать у нее ребенка: чтобы быть рядом с собственным чадом, она должна была выйти за герцога замуж, таков был его замысел. Он считал ее лгуньей — расчетливой и коварной. Ему почему‑то взбрело в голову, что она любила Оуэна и собиралась сбежать с бывшим женихом. Стивен не понимал ее, не доверял ей — совсем. И после этого — защищать его? Да он думал о ней так, что хуже не придумаешь!
