Полина Федорова - Дороже титулов и злата
Прошло несколько минут. Ворот перестал скрипеть, мужики подтянули мешок, втащили на плот. Окуни, пара стерлядок и крупный язь запрыгали на досках, норовя скатиться в воду.
— Стерлядок в корзину — скомандовал Селиванов и подошел к язю, с холодной яростью смотревшему на него одним глазом и неслышно изрыгающему страшные проклятия. — Мало не с полпуда будет, — наклонился купец и взял аршинную рыбину на руки. — А может, и весь пуд. А?
Он протянул язя Антоану.
— Да, пожалуй, — согласился тот, принимая трепыхавшуюся рыбину. — Ваша взяла.
И тут случился казус, повлекший за собой череду самых невероятных событий. Язь, согнувшись едва ли не кольцом, резко выпрямился, вырвался из рук Голицына, хрястнул ему хвостом по физиономии и, снова извернувшись, шлепнулся на бревна. Выгибаясь и подпрыгивая, язь решительно начал продвигаться к кромке плота. Первым спохватился шустрый Петруша. Он кинулся за рыбиной, споткнулся и, прокатившись по плоту, скатился в воду. Следом за ним свалился в реку и язь. Паренек сразу ушел под воду, верно, наглотавшись воды и оцепенев.
А далее все произошло уже помимо воли князя. Едва успев освободиться от сапог, его тело, сделав два шага по плоту, бросилось следом за мальчиком и скрылось под водой. Через несколько мгновений послышалось еще несколько всплесков: то попрыгали в реку купец и артельщики. Антоан уходил под воду, вытянув вперед руки и пытаясь разглядеть ребенка в зеленоватой воде. Это ему не удалось, зато руки нащупали тело мальчика. Ухватившись за рубашонку мальца, он рывком подтянул его к себе, а потом толкнул вверх. Петрушу подхватили чьи-то руки, и Голицын потерял его из виду. Когда он вынырнул, в глазах мельтешили красные круги и легкие едва не полыхали пламенем. Сделав несколько жадных глотков воздуха, Антон подплыл к плоту и схватился за край. Две пары рук подхватили его и вытянули из воды. Ноги не держали, и он мешком плюхнулся на холодные бревна. Рыбная ловля, судя по всему, была окончена.
Спустя малое время неудавшиеся утопленники сидели у жарко горевшего костра, сушили порты и рубахи, для сугрева опрокинув в себя по стакану анисовой и наперебой вспоминали о случившемся. В рассказах размеры язя, виновника катавасии, все увеличивались, время пребывания Петруши под водой все удлинялось, спасение мальчика Голицыным обрастало новыми и новыми подробностями, превращаясь в подвиг какого-то былинного богатыря.
— Должник я ваш на веки. На веки! Если б не вы, Мечислав Феллицианович… если б не вы… — все повторял Иван Афанасьевич, растроганно глядя на Антоана и попутно отвешивая сыну подзатыльник. — Кланяйся барину в ноги, растяпа непутевая.
— Будет вам, Иван Афанасьевич, — неловко пытался отклонить поток благодарностей, Голицын. — Все живы-здоровы, и слава Богу.
Не доводилось Антоану ранее совершать что-то стоящее, настоящее, за что бы он мог заслужить и малую толику искренней благодарности окружающих. Голицын смотрел на пляшущие языки костра, а в груди щемило непроходящее и трудно объяснимое чувство, то ли удивление, то ли странное удовлетворение. Как так случилось, что он, сиятельный князь Голицын, ни в грош не ставивший самое блестящее общество и постоянно эпатировавший его своими дикими выходками, оказался здесь, у этого костерка на берегу Волги среди потных, бородатых мужиков, полуголый, дрожащий от вечерней прохлады и все же испытывающий не понятную ему самому душевную гармонию и покой.
— Смотрите, смотрите! — раздался Петрушин крик. — Грушенька идет!
На крутой тропинке, спускавшейся к берегу, появились две девичьи фигурки. Только острые мальчишечьи глаза сумели в них тотчас угадать Аграфену Ниловну и ее неизменную спутницу горничную Настасью. Мужики торопливо стали натягивать немудреную подсохшую одежку. Африканыч протянул барину сюртук. Еще две недели назад не посмел бы дядька даже подумать предложить своему подопечному столь плачевного вида одеяние. «Вот и жизнь моя такая же жалкая, годная только на выброс», — мелькнуло в голове Антоана. Он обреченно вздохнул.
— Грушенька, Грушенька, — прокричал Петруша, вихрем пронесся мимо костра и бросился в объятия Аграфены. — А я чуть не утоп! — радостно сообщил он девушке и, схватив за руку, потащил к костру. — Она как хрястнет!.. Как прыгнет! Я споткнулся, и в воду! Там так холодно… темно… А Мечислав Феллицианович вслед за мной кинулся и вытащил. Но я ни капельки, ни капельки не забоялся… — Получив от отца еще один подзатыльник, Петруша, запнулся, поморщил веснушчатый нос и уже потише добавил: — ну, разве что самую малость.
Настасья ойкнула, а побледневшая Аграфена схватила мальца и стала вертеть во все стороны, осматривая, нет ли у него каких ран или ушибов.
— Да цел я, цел, — извивался Петруша в ее руках. — Пусти…
— Тогда расскажите все толком, — сказала Груша, села на бревно, что лежало около костра, и требовательно посмотрела на Ивана Афанасьевича.
Прозрачные весенние сумерки спустились на землю, окутывая все более и более сгущавшейся дымкой очертания предметов. Полная луна всплывала над темной горой. Антоан смотрел на хрупкую фигурку Аграфены, на отблески пламени в ее волосах, быструю смену эмоций на лице во время шумного повествования о просшествии. Она вдруг показалась ему радужной заморской птичкой, невесть как оказавшейся на пустынном волжском берегу. Нежность. Если бы молодой человек смел, если бы позволил себе, то назвал бы, наверное, именно так чувство, что охватывало его при взгляде на эту девушку.
— А мы с Настасьей бабенькиных расстегаев вам принесли, с капусткой и грибами — как-то невпопад сказала Груша.
— И то кстати, — тут же отозвался Иван Афанасьевич, — вечерять давно пора.
Все шумно задвигались, раскладывая припасенную снедь и вынимая из Настасьиной корзины бабенькины гостинцы.
— Угощайтесь, Мечислав Феллицианович, — чуть стесняясь, протянула Груша Голицыну румяный расстегай.
— Благодарю вас, Аграфена Ниловна, — склонил голову Антоан.
— Это я вас должна благодарить, — посмотрела она на князя.
В сумерках ее глаза казались темными, почти черными, а волосы пламенели будто бы сами собой. И еще губы. Когда Антоан взглянул на них, он перестал понимать смысл ее слов, хотелось только прижаться к ним, почувствовать, так ли они сладостны и мягки, как кажутся. Тут же мышкой в голове шмыгнула мысль, о том, что барышня наивна и простодушна, соблазнить ее не составит, пожалуй, большого труда.
— …ангелом-хранителем, — прорвались сквозь гул в ушах Антоана слова девушки.
— Что? — переспросил Голицын, стряхивая с себя наваждение.
