Джудит Френч - Золотой отсвет счастья
— Мужики такие ненасытные, — пропела Джоан. — То завтрак им подай, то еще что-нибудь…
Она сняла с крючка шерстяную юбку, через голову натянула ее, потом повязала бело-голубой полосатый фартук. У ног ее крутилась трехцветная кошка, но Джоан отпихнула ее. Сунув ноги в мягкие домашние мокасины, она подошла к зеркалу, где завершила утренний туалет, причесавшись с помощью пятерни и покрыв голову чепцом.
Кинкейд подошел к плите, перевернул жарившийся бекон. Приоткрыв дверцу печурки, он увидел там румяные пышные булочки. Не мешкая, он снял противень с углей.
— А не найдется ли у тебя доброго напитка, чтобы устроить настоящее пиршество? — спросил Кинкейд.
Джоан указала на бочонок, стоявший на трехногом табурете в углу кухни.
— Забыл, где что лежит?
— Не нужно было, кошечка, так тщательно одеваться ради меня, — заметил он игриво. — Ты нравишься мне и без…
— Ну-ну, разговорился! — притворно строго прервала его Джоан, поднимая на руки кошку. Почувствовав ласку, животное громко замурлыкало. — Совсем уже стыд потерял! Солнце еще высоко в небе.
— Не затевай своих игр, Джоан Поллот, — улыбнулся Кинкейд. — Сколько недель этой зимой мы провели с тобой в постели, прежде чем ты продала меня за награду?
Он говорил нарочито легкомысленным тоном. Девица бросила кошку и вытерла руки о фартук.
— Ничего подобного. Шерифу я тебя не выдавала. Он сам явился ко мне, начал задавать хитрые вопросы, запутал меня… А разве не я лечила твои раны, когда ты был едва жив? Разве не я приняла тебя ласково и щедро? Разве не я кормила-поила тебя? А ешь ты, кстати, за троих…
— Все верно. Но за это я заплатил тебе — помнишь ту гнедую кобылу? Славная скотина. За нее твой дом можно трижды купить.
— Ну-у — Джоан закусила губу. — Вообще, с тобой было не так уж плохо. Ты, правда, всех других мужиков разогнал, но… — Она улыбнулась, показав мелкие белые зубки. — Ты мужчина, созданный покорять женщин.
Кинкейд про себя усмехнулся. Джоан Поллот была точь-в-точь как ее кошка. Погладишь ее, приласкаешь — мурлычет и жмурится, встряхнешь — шипит и когти показывает.
— Нет, девочка моя. Это твоя красота и очарование разжигают во мне страсть. Придя в твой дом, я был невинным юнцом, но с тех пор…
— Ну, запел! — хихикнула Джоан. — Ну, болтливый плут! Да ты монашенку в грех похоти введешь!
Кинкейд поставил на обшарпанный стол поднос с булочками, Джоан подала жареный бекон; прихватив фартуком, чтобы не обжечься, она притащила большую миску кукурузной каши, потом достала оловянные тарелки и чашки из буфета, положила ложки, ножи. На столе уже красовались две баночки — одна с медом, другая с клубничным вареньем.
— Только масла нет, — развела руками Джоан, — два дня уж как все вышло. А в лавку к вдове Белл я так и не выбралась.
— Да все просто чудесно, — успокоил ее Кинкейд, намазывая булочки. — Ты воистину сладкая женщина, — сказал он, ласково поглаживая ей руку. — Я скучал без тебя, Джоан. И это не пустые слова. Но пришел я сюда из-за той самой гнедой кобылки.
— О ней уже все спрашивали! — вскинулась Джоан. — И я повторяю, что в глаза не видела ее.
— Ну, положим, ты ее видела и быстро смекнула, что к чему. Но я-то хочу знать, кому ты ее продала.
— А это была моя кобыла! Ты вместо денег оставил мне ее! Я не воровка. Я не стану совать голову в петлю ради…
— И не надо, — успокоил ее Кинкейд. — Ты ни в чем не виновата. Просто хозяйка той кобылки, некая Беннет, предлагает за нее неплохое вознаграждение, — слукавил он.
— Что, больше, чем стоит сама лошадь?
— Да уж не меньше, чтобы ты не один год в шелковом белье щеголяла.
— Ну и дела, — задумалась Джоан. — Нет, ей-богу, ничего я не знаю об этой скотине, в глаза ее не видела. На Библии могу перед судом поклясться. Да, я жалкая, презренная проститутка, но я работаю честно.
— Ты расчетлива и хитра, Джоан, — покачал головой Кинкейд. — Слишком расчетлива, чтобы упустить пару серебряных монет. Рано или поздно кобылка-то найдется, и тот, кто сообщит этой Беннет о том, где ее лошадь, кое-что получит. Вот и все.
— Если это буду я, шериф сразу выяснит, и меня пове…
— Вздор! — перебил ее Кинкейд. — Ты вообще ничего плохого не делала. Ты просто взяла плату за постой с проезжего джентльмена.
— Кто же это поверит, что ты — джентльмен? — фыркнула Джоан. Кинкейд усадил ее к себе на колени и звучно чмокнул.
— Думаю, такая леди, как ты, — проворковал он, стягивая фартук, прикрывавший ее грудь.
— Кажется, ты говорил, что голоден, — захихикала Джоан.
— А я голоден, ох, как голоден, худышечка ты моя, — проговорил Кинкейд, покрывая поцелуями ее шею и круглившиеся в вырезе корсажа груди.
Несмотря на вульгарные манеры, Джоан для своей профессии была необыкновенно чистоплотной особой, аромат ее тела и возбуждал, и многое обещал.
— Что же, тогда ты не зря пришел сюда, — увлажняя языком губки и игриво поводя глазами, молвила она.
— Но даром ничего не бывает. Тебе это недешево обойдется.
— Так я и думал, красавица, — глухо сказал он, — так я и думал.
5
Бесс открыла глаза и прислушалась, не понимая, что же разбудило ее. До рассвета было еще далеко. Перед восходом воздух будто оживает, и полупрозрачная дымка начинает наступать на тьму.
Бесс встала и подошла к окну.
Снаружи не было ничего, кроме мрака, сырости и безмолвия. Тишина стояла такая, что не слышался даже шелест тополя, который рос прямо перед ее окном, Бесс зевнула и широко распахнула окно. Тишина.
— Кьюти! — шепотом позвала Бесс. — Ты здесь?
Да нет, вряд ли. Приход Кьюти, даже самый неожиданный, всегда давал ощущение покоя и уверенности.
Бесс вздохнула. Вот до чего она дожила — разговаривает по ночам неведомо с кем! Скоро она будет вздрагивать от каждого стука, от каждого ночного шороха. Говорят, все старые девы такие.
Если бы она вышла лет в семнадцать замуж, как большинство ее сверстниц, сейчас бы с ней был супруг, дети… Ее жизнь была бы шумной, веселой, а главное, полной ответственности, которая не позволила бы забивать голову всякой чепухой.
Замуж… Ну, нет. Замуж она никогда не выйдет. У нее есть своя жизнь, свои радости и заботы. У нее есть «Дар судьбы». Больше ничего не нужно.
Бесс закрыла окно, села на кровать. Верно, ей просто приснился тревожный сон. В последнее время поводов для беспокойства было предостаточно. Да еще этот Кинкейд, стащив очередную лошадь, испарился как утренний туман. Собственную глупость и доверчивость Бесс переживала сейчас гораздо сильнее, чем его предательство. Три недели уже как он смылся. Теперь шериф требует, чтобы Бесс выплатила сумму залога, под который брала этого преступника на поруки.
