Элейн Кейн - Жемчужина Авиньона
В своем последнем письме вы писали, что начинается осеннее солнцестояние, из чего я могу заключить, что письмо ваше шло ко мне более года. Вы рассказали мне о замке короля Балдуина и о том, что представляет собой великий город Иерусалим. Мне бы хотелось, чтобы вы подробнее описали мне, что представляет собой народ, который вы называете найманами[7]? Вы говорите, что между ними и теми, кто прибыл с вами из Эдессы, было много стычек, и в то же время пишете, что это христиане. Вы должны, подробнее рассказать мне об этом. Нам ведь так мало известно о том, что происходит в крестовых походах — можно сказать, все наши знания почерпнуты из ваших подробных, живописующих рассказов. Вся наша семья любит собираться у очага в Большом Холле и обсуждать то, что мы узнаем из ваших писем.
Я всем сердцем надеюсь, что вы живы и пребываете в добром здравии. Сама же я здорова, но часто грущу, так как недалек уже тот день, когда мне придется покинуть Авиньон и отправиться в Страсбург. До этого события осталось чуть больше года, и я чувствую, как быстро бежит время. Я никогда в жизни не покидала родительский дом и Авиньон. Хотя мне и очень интересно увидеть то место, которое отныне станет моим домом, я буду скучать по родному очагу. К тому же может случиться так, что меня уже не будет здесь, когда вы, мой благородный рыцарь, вернетесь из своего похода. Но несмотря ни на что, вы всегда останетесь в моих молитвах.
Прощайте,
Катарина.
Он читал и перечитывал письмо, пока вода в чане не стала прохладной, а затем и совсем холодной. Каждое слово вызывало в его воображении яркие картины — Рождество, шумное застолье у очага, в котором весело трещит рождественское полено[8], дружную, многочисленную семью де Трай, веселящуюся в Большом Холле… и Катарину, отправляющуюся в Страсбург, чтобы выйти замуж. Возможно ли это? Неужели прошло столько лет и маленькая рыжеволосая девушка, которую он помнил, превратилась во взрослую, цветущую женщину?
Хью выбрался из воды и обернулся по пояс в толстое турецкое полотенце. Потянувшись, он уперся руками в стену и опустил голову. Вода тоненькой струйкой стекала с его бороды, образуя на сером каменном полу причудливый узор и собираясь в лужицу под ногами. Вдруг у него возникло чувство, что он уже целую вечность находится в этой чужой стране, сражаясь с врагом, к которому давно уже не испытывал никаких чувств, кроме уважения.
Но что же ждет его дома, во Франции? Хью боялся этого. Конечно, после его возвращения многое будет по-другому, но некоторые вещи останутся неизменными. Хью больше не был безземельным вторым сыном, король щедро наградил его за службу, но его ждала Адель, ждала и по-прежнему хотела увидеть его другим человеком.
Все его недостатки вновь предстали перед ним, как черти из волшебного ящика бродячего фокусника. В глубине души он по-прежнему оставался простым рыцарем. Хью сжал руку в кулак и с силой ударил в каменную стену. К черту все! Он отправляется домой.
Хью поднял голову, и улыбка озарила его изможденное лицо. Он отправляется домой!
Глава пятая
Авиньон, Франция, 1152 год.
Катарина сидела за вышиванием, накладывая стежок за стежком, и тщетно пыталась избавиться от раздражения, которое вызывала у нее эта бессмысленная, по ее мнению, работа. Серебряная игла ее тетушки Матильды мелькала над вышивкой со скоростью, нимало не уступающей той, с которой двигался ее язык. Тетка болтала, не умолкая ни на минуту. Катарине казалось, что на свете нет предмета, который Матильде не хотелось бы обсудить, и что она решила сделать это именно сегодня.
— Ты не представляешь себе, Маргарита, какое благотворное влияние окажет на Катарину пребывание при дворе, — сказала Матильда, меняя тему разговора с легкостью искусного жонглера, подбрасывающего в воздух множество предметов одновременно.
Катарина вонзила иглу в плотную ткань и сжала зубы. Хуже бесконечной болтовни тетушки Матильды могло быть только одно — когда предметом обсуждения становилась сама Катарина.
— Она же совершенно не имеет представления о таких важных персонах, как королевская семья, — продолжала Матильда с энтузиазмом, — и ей еще очень многому надо научиться, верно, дорогая? — Матильда похлопала Катарину по коленке и пододвинулась поближе, чтобы посмотреть, что та успела сделать. На лице тетки появилось выражение неудовольствия.
— Катарина, дорогая, — раздраженно сказала она, — стежки должны быть, по крайней мере, вдвое меньше. Все святые угодники, вместе взятые, не смогут спасти твою вышивку, если на ней будут такие огромные стежки.
Катарина молча кивнула, сдержав язвительный ответ, вертевшийся у нее на языке. Оставив иглу в шитье, она потянулась за маленькими серебряными ножницами, торчащими из маленькой сумочки, висевшей у нее на поясе. Тяжело вздохнув, она принялась отпарывать стежки, на которые убила уже добрых два часа.
— Лучше бы ты заставляла Катарину побольше практиковаться в вышивке, чем позволяла Бернару портить ей руки этими глупыми буквами и цифрами, Маргарита.
— Я доверяю Бернару, Матильда, — спокойно ответила ей сестра. — Не думаю, что есть нужда напоминать тебе, что Бернар — кузен Людовика. Может, мы здесь, в Авиньоне, живем и не так, как семья короля, но кровь Катарины достаточно благородна, чтобы держаться при дворе с достоинством и не смущаться.
Матильда хихикнула и расплылась в лучезарной улыбке, в которой, однако, совсем не было тепла.
— Я вовсе не хотела сказать, что Катарина или кто другой из вашей семьи недостаточно благородны для королевского двора. Но есть же и другие вещи, Маргарита, ты не можешь отрицать этого. Твои дети имеют весьма отдаленное представление о том, как вести себя в обществе, а Катарине скоро отправляться в Страсбург. От нее будут ждать благородных манер.
— Катарина легко справится с любыми трудностями, — твердо сказала Маргарита и нежно улыбнулась любимой дочери. — Мы будем гордиться ей. Думаю, и барон не найдет в ней изъяна, я не сомневаюсь в этом.
Катарина поднесла вышивку к лицу, как бы желая поближе рассмотреть стежок, и спрятала за ней улыбку, увидев, как ее тетка надулась и сердито уставилась в пол. Она, было, замолчала, но извечное желание говорить победило, и она сменила тему.
— Знаешь, когда я уезжала из Парижа, то слышала, что в Страсбурге не все спокойно. С того дня, как король Конрад[9] отправился с Людовиком в Святую Землю, там постоянно происходят какие-то бунты. В борьбу между баронами вовлекаются и простолюдины, — как бы вспомнив что-то, она повернулась к Катарине. — Во имя всего святого, Катарина, я надеюсь, что с твоим бароном все благополучно.
