Осип Назарук - Роксолана: Королева Востока
В синих глазах Насти снова мелькнула чаша черной отравы на фоне Чатырдага… и зазвенели в душе страшные, но правдивые слова Святого Писания: «На потомках потомков ваших отражу зло ваше».
Мысли молниями били ее по голове.
Мучающийся невольник был хорошо сложен и вполне мог быть потомком преступников, поднесших чашу с ядом во Львовском Высоком замке, в памятную осень, когда щедро плодоносили сады во всей Галицко-Волынской земле…
Вокруг на улице разносились стоны нескольких других невольников, избиваемых кнутами: так им прилюдно устраивали самые разные пытки за малейшее неповиновение.
Настя лежа пыталась заткнуть уши руками.
Через какое-то время с помощью своих товарок, бледная как смерть, она поднялась и подобно лунатичке пошла дальше. Всю дорогу молилась, говоря: «О Боже! О Господи! Верно, справедливо ты караешь наш народ за большие грехи его. Но сжалься над ним и надо мной в этом жутком городе пыток. Покажи мне свой благосклонный лик, и моя неволя станет легче… Возьми меня под свою опеку…»
С этими мыслями вступила она в школьную комнату и села, как и другие, на плетеный мат, подобрав под себя ноги.
О, как же это было больно!
Другие – те, что ко всему привыкли – смеялись над ней и успокаивали ее, говоря:
– Не бойся! Привыкнешь!
Она всеми силами старалась забыть то, что видела на улице.
Молилась и смотрела в двери.
В комнату важно вошел учитель в чалме на голове. «Не молод и не стар», – мелькнула мысль в голове у Насти, так смутив ее, что она покраснела. Не знала она, как вести себя с такими.
Степенный турок Абдулла сразу заприметил новую ученицу и ее смущение. По его лицу пробежало выражение то ли внимательное, то ли довольное: может, подумал он, такое впечатление на прекрасную невольницу было произведено им как мужчиной. Но он старался не выдать этих мыслей. Он сел на подушке и начал важно, как и всегда, свой урок со слов:
– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его!
Он трижды повторил эти слова с таким придыханием, что казалось, он их достает из самой глубины своего сердца.
Настя понимала эти слова, ибо слышала их почти с первого дня своего плена.
Слава Корану, книге пророка, продолжал учитель Абдулла только уже на арабском. Объяснял он все на диковинной турецко-персидско-татарско-славянской смеси. При этом он не забывал о жестах, показывая предметы, о которых он говорит.
Настя впитывала в себя правильное произношение арабских слов как губка воду. Но с их смыслом в душе она была несогласна, противилась ему, хотя и испытывала благодарность к учителю, что так тщательно повторяет слова.
Всматривалась в него как в икону.
В дальнейшем она ничего не понимала и считалась самой слабой ученицей. Но тем тверже была ее решимость сравняться с другими и опередить их. Она внимательно вслушивалась в звуки чужого языка учителя. Вся превратилась в слух.
Только в конце урока спросил почтенный Абдулла, знает ли кто-то из учениц язык Насти? Отозвалась одна и Абдулла приказал ей пересказывать все, что она от него услышит, Насте и всячески помогать ей в науке. Та все перевела Насте и взглядом поблагодарила учителя. После чтения Корана Абдулла учил счету.
Когда он вышел, был уже полдень. Ученицы пошли на обед. Настя села возле своей опекунши Клары (так ее звали) и мысленно собрала впечатления – как ее отец оглашал во всеуслышание свое долгожданное решение сделать какую-то крупную покупку или предпринять другой важный шаг. Она чувствовала, что найдет друга в Абдулле, ибо она ему понравилась: он смотрел на нее все время. Смотрел незаметно, но чаще, чем на других. Чаще и иначе. Смотрел он точь-в-точь как женщина, вглядывающаяся в дорогую материю, которую она не может купить из-за цены. Он, конечно, не произвел на нее никакого впечатления как мужчина, что удалось Стефану, когда она впервые его увидела. Но все же ей льстило то, что она ему понравилась.
Думая об этом, она не забывала про свою опекуншу. Спрашивала ее, как по-турецки называется каждый предмет, который она видела на столе. Клара с радостью говорила ей и живо разъясняла все, что знала. Симпатия Клары для Насти пока была важнее благосклонности Абдуллы. От Клары она узнала, что с другим учителем, итальянцем Риччи, она сама сможет разговаривать, так как он был в Лехистане (Польше) и даже немного говорит на тамошнем языке, так что она сможет понять его. Настя этому очень обрадовалась и уже почти весело шла на урок после обеда.
После полудня пришел Риччи. Худой, жилистый мужчина, с каким-то дивным огнем в глазах. Он обладал поистине аристократическими манерами. Таких Настя видела только изредка, когда ездила во Львов. Отец Иоанн говорил ей, что это были немецкие послы, едущие в Москву.
Ей было очень интересно, каким образом этот человек оказался на службе у людей, торгующих женщинами. Видимо, у него должны были быть какие-то неизвестные никому факты биографии, приключения, которые привели его сюда и принудили к такой работе и на таких людей… Риччи также живо заинтересовался своей ученицей. Он, как раз перед тем, как приступить к началу урока, выслушал ее рассказ о том, кто она, откуда, кто ее родители, как и когда она попала в плен, что умеет.
Он был удовлетворен умными ответами Насти, хотя в ответ на некоторые и улыбался незаметно. Особенно сильно стал улыбаться, когда Настя рассказала о своей вере, ее силе и красоте обрядов и церквей.
Это задело ее, так что она отважилась заметить: – Вы, верно, латинской веры… Риччи усмехнулся и ответил:
– Мои родители были той же веры, что и ваши.
– Как это, родители? А вы приняли другую? – спросила она с едва заметным возмущением в голосе. Она еще дома восприняла презрение к тем, кто оставил веру отцов.
– Нет, – ответил Риччи, смеясь. – Но про это, если вам интересно, мы поговорим подробнее как-нибудь в другой раз, и про красоту разных обрядов и про святыни разных стран тоже поговорим. Мне приятно говорить об этом с молодыми и любопытными людьми…
Он начал урок. При этом каждое предложение он переводил такой мешаниной, что и Настя его понимала. Говорил про разные народы, про жизнь господских и королевских дворов, про то, как там пишут письма, как строят, как одеваются. Говорил интересно.
Настя так увлеклась его уроком, что за ужином даже не было у нее времени подумать про этого учителя. Только спросила Клару, что он говорил до того, как она пришла в школу. И Риччи в конце лекции учил счету.
Вечером подруги проводили ее в те комнаты, которые она увидела первыми, придя в этот дом. На Настин вопрос о том, чему еще их тут учат, одна ответила:
– Глупая! Сейчас увидишь…
Тут учили уже женщины под управлением той, что переодевала Настю.
