Вера Крыжановская - Болотный цветок
Картина была закончена гораздо раньше, чем можно было ожидать, и тщательно закутанное полотно было перенесено в залу на суд Адаурова. Юлианна воспользовалась случаем и созвала близких знакомых.
Наконец, взволнованный художник сам откинул покрывало, скрывавшее его произведение, и в зале все замерли, подавленные впечатлением картины, от которой сразу повеяло очарованной тишиной ночи.
Перед зрителями тянулось болото, поросшее водорослями, на которых повис тонкий пар; местами, точно куски стекла, тускло лоснились прогалины стоялой воды, и кое-где пышно белели чашечки водяных лилий. На окраине неба вздымались темные очертания леса, и лунный свет холодно и строго проглядывал из-за деревьев. В центре картины, до половины погруженный в болотную тину, виден был серовато-зеленый скелет с подернутым мхом черепом; своей костлявой рукой он поддерживал опиравшийся на его плечо предательский «блуждающий огонек» — Марину. Никогда она не была так хороша, как в этой таинственной, фантастической обстановке.
Стройный воздушный стан чуть просвечивал сквозь лиловатое одеяние и терялся в воде; роскошные пепельные волосы были распущены и пестрели в лунном свете серебряными блестками; девственно прекрасные белые руки вырисовывались из-под широких, разрезных до плеча рукавов, сливавшихся с ночным туманом.
Полупрозрачное беловатое лицо освещено было точно изнутри, и усмешка тайной неги шевелила, казалось, алые губы. В одной руке виднелся чуть заметно мерцавший цветок, а другой она манила к себе стоявшего на краю болота юношу в средневековом богатом одеянии.
По сосредоточенному выражению лица и движению, с которым тот сжимал рукоять своего кинжала, видно было, что рыцарь сознавал опасность; а все же он занес уже ногу, чтобы ступить на предательское болото, где сторожила смерть, и завороженный взгляд его был прикован к дивному, окутанному светлой дымкой видению.
Золотисто-бледный крест вырисовывался над головой рыцаря.
— Удивительно!.. Великолепно!.. Unchef-d'oeuvre![3] — слышалось со всех сторон, когда первое впечатление улеглось.
Растроганный Павел Сергеевич обнял и нежно поцеловал Марину, а затем протянул обе руки художнику.
— Ваша картина, Сергей Сергеевич, выше всякой похвалы, и притом какая это сильная вещь! Да, в наше время, когда из искусства изгнана поэзия, надо много решимости и независимости мысли, чтобы написать такое мистическое и поэтическое произведение, а вдобавок водрузить христианский крест как символ спасения человека на пути соблазна. Я покупаю картину, сколько бы она ни стоила, и после выставки беру ее к себе в кабинет.
Граф Станислав тоже был в восторге и просил разрешения Адаурова заказать с нее копию для своей картинной галереи в имении, на что и получил согласие генерала.
— А знаете, Сергей Сергеевич, в вашем «видении» есть один крупный недостаток, — обратился Земовецкий к художнику.
— Какой, какой? — раздались любопытные голоса.
— В нем слишком мало сатанинского. Не ад со всеми его соблазнами глядит на рыцаря этими прекрасными, загадочными очами, а скорее кроткий ангел с мечтательной душой.
— Ну, Стах, какие ты пустяки болтаешь, — перебила его, смеясь, Юлианна. — Я думаю, всем известно, что демоны зачастую принимают ангельский облик, чтобы обманывать смертных, падких на всякого рода обольщения…
Все от души посмеялись, но на том критика и кончилась.
Незанятая более картиной, Марина снова стала невольно входить в курс домашних дел. На первых же порах ей бросилось в глаза, что мачеха не так весела, как прежде; а по временам, когда думала, что на нее не обращают внимания, бывала даже задумчива и озабочена. Но узнав затем, что та готовится быть матерью, Марина объяснила себе тревогу и задумчивость. Юлианны ее болезненным состоянием и перестала об этом думать.
Земовецкий бывал теперь гораздо реже, но зато вслед за ним являлась почти всегда Тудельская, которая неотступно следовала за графом.
В настроении Павла Сергеевича произошла неблагоприятная перемена: он казался озабоченным, раздражительным, нетерпеливым и, что особенно поразило Марину, был иногда неучтив с женой.
Всматриваясь ближе, она заметила, что дурное расположение духа у отца вызывали преимущественно посещения Земовецкого, а раз даже, когда доложили о графе, Павел Сергеевич вдруг встал, ушел в кабинет, под предлогом дел, и даже не показался за чаем.
Когда в тот же вечер, после отъезда графа, Юлианна подошла к мужу, то из кабинета слышался громкий разговор, после чего смущенная генеральша вышла с заплаканными глазами.
Марина вернулась в свою комнату крайне встревоженная.
Нынешняя ссора отца с женой вдруг напомнила ей сцену между Земовецким и мачехой, на которую она наткнулась вечером, в день рождения Павла Сергеевича. Ей вспомнились и слова, сказанные тогда Юлианной: «Поль ревнив и не шутит в таких делах». Не заподозрил ли отец как-нибудь, что Станислав ухаживает за своей кузиной и целуется с ней за его спиной?
Огорченная Марина продолжала наблюдать дальше и от нее не укрылось, что отец становился все холоднее и раздражительнее, мачеха была чем-то встревожена и имела надутый вид, а граф не показывался у них уже три или четыре дня. И вот неожиданный случай подтвердил грустные предчувствия Марины.
Отец обедал в этот день в клубе, а Юлианна отправилась к родным; одна Марина осталась дома, сославшись на мигрень. Пообедав одна, она ушла в библиотеку отца, где очень любила читать, когда Павла Сергеевича не бывало дома. Комната была средней величины и приходилась рядом с курительной; все стены были заняты полками с книгами, а в выходившем на улицу фонаре с разноцветными готическими окнами стояли стол и глубокое вольтеровское кресло. Вечером там зажигалась электрическая лампа, и тяжелая плюшевая портьера отделяла ее от остальной части библиотеки.
Марина забилась в свой любимый уголок и углубилась в чтение, как вдруг услышала в курительной голос отца, но он был не один. В его собеседнике она узнала голос товарища Павла Сергеевича, генерала Карятина.
Она встала, неприятно пораженная внезапным возвращением отца, зная, что обыкновенно тот поздно приезжал из клуба; при ее возбужденном настроении всякая мелочь казалась подозрительной.
