Маргарет Пембертон - Лев Лангедока
— Упаси меня Господь! — Леон зашагал к коню инквизитора. — Только благодаря вам я провел ночь под открытым небом, а не в удобной постели. Я всего-навсего старался сохранить тепло.
— Запустив руку мне за корсаж? — с издевкой спросила Мариетта.
Леон побагровел от злости и поспешил вскочить в седло.
— Если я и сделал это, можете быть уверены, что я спал и не сознавал своих движений, — ответил он жестко. — Я собираюсь жениться на женщине, которую люблю с давних пор. Вряд ли можно поверить, что я стал бы заигрывать с крестьянскими девушками по пути к невесте.
— Не могу судить о других девушках, месье, — саркастически заговорила Мариетта, — но вы безусловно заигрывали со мной.
— Единственный поцелуй, — небрежным тоном бросил Леон. — И то случайный.
Голос у Мариетты дрожал от ярости, когда она парировала удар:
— Можете считать большой удачей, что вам так повезло. Я из рода Рикарди, а вовсе не простая деревенская девчонка, с которой можно кувыркаться на траве ради собственного удовольствия.
— В последний раз говорю вам, мадемуазель, я не получил никакого удовольствия!
— Вот и хорошо, потому что ваше внимание, сознательное или нет, решительно неприемлемо!
— В таком случае всего доброго. А то, боюсь, от излишней близости со мной вы подхватите лихорадку, — сухо заявил Леон.
Оба уже в седле, они обменялись гневными взглядами.
Неудержимые слезы хлынули у Мариетты из глаз. Прежде чем Леон успел это заметить, она ударила Сарацина пятками в бока и галопом понеслась вперед.
Услыхав у себя за спиной конский топот, она принялась понуждать коня скакать еще быстрей.
— О нет, вот этого не надо!
Рука Леона потянулась к поводьям, и, повинуясь воле хозяина, конь остановился. Мариетта тем временем поспешила утереть слезы тыльной стороной ладони.
— Эта лошадь вроде бы принадлежит мне, — произнес Леон голосом, угрожающе спокойным.
— Так и заберите ее!
Мариетта спрыгнула на землю и уставилась на Леона, гордо запрокинув голову и уперев руки в бока, словно утрата средства передвижения на расстоянии многих миль от какого бы то ни было жилья не имела для нее ни малейшего значения. Она пребывала в блаженном неведении, что без плаща Леона стоит перед ним совершенно обнаженная от талии и выше. Леон, разумеется, обратил на это внимание, и гнев его испарился столь же быстро, как и вспыхнул.
Он разразился оглушительным хохотом. У девчонки только спина чуть прикрыта обрывками платья, и тем не менее она взирает на него, Леона де Вильнева, Льва Лангедока, так же высокомерно, как взирала бы Франсина де Бовуар на самого ничтожного из своих слуг.
Его смех ничуть не повлиял на боевое настроение Мариетты. Поскольку Леон явно не намеревался спешиться с коня инквизитора и продолжал задерживать поводья Сарацина, она, высоко подняв голову, зашагала по дороге бог весть куда.
— Эта дорога ведет к морю, — крикнул Леон ей в спину.
Мариетта сжала руки в кулаки и сменила направление.
— А этот путь уведет вас в горы.
Он ехал следом за ней, пустив коня размеренным шагом. Дыхание Сарацина щекотало Мариетте затылок. Ногти ее глубоко вонзились в ладони.
— Ну а по этой дороге вам понадобится идти целый день, никак не меньше, чтобы добраться до жилых мест.
— Ну так и ехали бы вы лучше своей дорогой, — огрызнулась она. — Утро уже наполовину прошло.
— Что верно, то верно, — вполне учтивым тоном согласился Леон. — Садитесь на вашу лошадь. Я сдержу слово и не оставлю вас до тех пор, пока мы не доберемся до мест, где вы сможете найти себе пристанище.
— Это ваша лошадь, а не моя!
Мариетта продолжала шагать по дороге, не удостоив Леона взглядом.
— Мне думается, можно сбить ноги в кровь, если долго идти босиком по земле, — продолжал он все тем же учтивым тоном.
Мариетта ответила на это словечком, которое первым пришло ей на ум, — из тех, какими запрещала ей пользоваться бабушка.
Леон, подумав, что при такой скорости передвижения он, чего доброго, никогда не доберется до Шатонне, наклонился с седла и, прежде чем Мариетта поняла его намерение, обхватил ее обеими руками за талию, приподнял и усадил на Сарацина. Она попыталась вырваться, чтобы снова соскочить на землю, но Леон строго посмотрел ей прямо в глаза.
— Если вы проделаете такое еще раз, то будьте уверены, я вас предоставлю самой себе. Я и без того потерял слишком много времени, — заявил он и поскакал прочь, пустив коня в галоп.
Мариетта помедлила, не зная, что предпринять. У нее снова была лошадь. Она могла поехать на ней в любом направлении — к морю… или к горам. Леон находился уже на некотором расстоянии от нее и ни разу не обернулся, чтобы проверить, следует ли Мариетта за ним. Его угроза бросить Мариетту в одиночестве была, как видно, совсем не пустой. Мариетта не сомневалась, что он без дальнейших размышлений оставит ее здесь, на опаляемой солнцем пустынной равнине. А ведь не далее чем вчера она оказалась настолько глупой, что ответила на его поцелуй!
Щеки у нее вспыхнули от унижения при воспоминании об этом. Она ударила Сарацина пятками в бока и волей-неволей пустилась догонять Леона.
Леон, само собой, понял, чего ей стоило усмирить собственную гордость и последовать за ним. Он оставался деликатно молчаливым, пока они ехали по безлесной местности дорогой, к обеим сторонам которой близко подступали виноградники. Слева от них сверкали золотом в солнечных лучах воды Гаронны. Становилось все жарче, и они пустили лошадей спокойной, неспешной рысцой.
— Как здесь красиво, — произнесла Мариетта, не в состоянии долее подогревать свой гнев.
На губах Леона появилось нечто вроде легкой улыбки. Он всем сердцем любил Лангедок.
— Приятная перемена после Версаля, — заметил он.
— Вам не нравилось жить при дворе? — спросила с любопытством Мариетта.
Мысленному взору Леона представились прелестные и лишенные моральных предрассудков дамы, которые делали столь приятной его жизнь в течение нескольких последних лет. Балы и банкеты, охоты и спектакли… Он не мог бы в точности определить, когда именно все это начало ему надоедать, но еще до получения известий о вдовстве Элизы он знал, что покинет двор. Раболепное прислужничество дворян, взыскующих королевских милостей, вызывало у него отвращение. Будучи любимцем Людовика, он был буквально осаждаем блюдолизами, которые питали надежду на его посредничество в достижении своих целей. Его пытались подкупать деньгами и, мало того, не видели ничего зазорного в том, чтобы жены оказывали ему любовные услуги в качестве платы за доброе слово королю Людовику. Но дамы были не менее отвратительны, чем их мужья.
