Жюльетта Бенцони - Искатели приключений: откровения истории
– А я знаю! Его зовут Бернар Дона…
Серволь удивленно поднял брови. На его загорелом лице появилась широкая улыбка.
– Бернар Дона один из лучших моих командиров. Значит, эта история касается только меня. Что-то мне подсказывает, что мы с тобой поладим… Эй, стража!
Пока Серволь отдавал какой-то приказ вошедшему на его зов воину, Моше бен Иегуда скромно отошел к окну, из круглой арки которого открывался прекрасный вид на бескрайние просторы. Из этого орлиного гнезда виднелась даже далекая синяя полоска моря. Но между ней и замком лежала опустошенная сожженная земля, целый год подвергавшаяся беспощадным набегам. Оливковые рощи превратились в черные корявые головешки. Кучи обломков, уже зараставшие кое-где колючим кустарником, отмечали места, где раньше стояли деревни. Иногда среди руин одиноко возвышалась чудом уцелевшая колокольня с крестом, беспомощно взирая на царившее вокруг запустение и разор. Где-то поднимались к небу черные столбы дыма, свидетельствующие о том, что еще было чему гореть, будь то трупы людей, или животных, которыми были усеяны окрестные поля и которые оставшиеся в живых торопились предать огню, страшась возвращения ужасной чумы. Еще недавно она опустошила всю Европу. Начиналась весна 1358 года, король Иоанн Добрый томился в плену у англичан, а дофин Карл был регентом несчастного измученного королевства.
К великому удивлению раввина похититель Деборы вовсе не походил на бандита. Это был крепкий юноша с суровым выражением лица, которое несколько смягчали золотистые волосы цвета соломы и простодушный взгляд голубых глаз. Он без всякой утайки признал, в ответ на сухие расспросы своего господина, что действительно похитил дочь Моше и спрятал ее в маленьком домике в деревне, недалеко от общественной пекарни, поручив ее попечению одной старой ведьмы, которая была ему обязана своим спасением от виселицы.
– Но я не тронул ее, – твердо заявил юноша, – потому что люблю ее…
При этом слове Архиерей вытаращил глаза. Люблю? Это слово было ему почти незнакомо. Конечно, он любил свою лошадь, своих сторожевых псов, еще своих людей, полудикарей, полубандитов, когда по мановению его руки они бросались в гущу схватки. Ах да, он еще любил, правда, по-своему, свою супругу, благородную Жанну де Грасэ, терпеливо дожидавшуюся его в берришонском замке. К тому же ему было трудно разделить в своем сердце две привязанности – к своей супруге и к богатым владениям в Левру, которые она принесла в приданое. Еще, конечно, он любил своего плененного короля… Но любить черт знает какую девку, да в придачу еще и еврейку, это было недоступно его пониманию. Подобное явление требовало более близкого рассмотрения.
– Пошли за ней! – строго приказал он. – Пусть ее приведут сюда.
Не пытаясь возражать, понурив голову, парень вздохнул и вышел. Вздох этот нашел отклик в душе старого раввина, к его собственному удивлению.
Но для Арно де Серволя сюрпризы еще не закончились. При виде девушки, некоторое время спустя вошедшей в комнату, он чуть было не задохнулся от изумления. Когда она отбросила белое покрывало, скрывавшее ее с ног до головы по обычаю женщин Востока, Арно внезапно покраснел, чувствуя, как кровь приливает к лицу, проступая сквозь темный загар, гулко пульсирует в ушах и горле… Никогда еще ему не приходилось видеть подобной красоты.
Не очень высокая, но прекрасно сложенная, она казалась как-то особенно стройной. Черные блестящие косы спускались до пят, обрамляя лицо, нежная кожа которого напоминала лепесток розы. Удлиненные к вискам глаза были опушены густыми ресницами. Портрет завершали восхитительный носик и полные, свежие, прелестно очерченные губки. Тело Деборы, облаченное в прилегающее платье тонкого шелка желтого цвета, подчеркивающее совершенство форм, являло собой воплощенный призыв к любви, призыв сколь неосознанный столь и неотразимый.
Архиерей мрачно посмотрел на Моше бен Иегуду, лицо которого осветилось радостью при виде живой и здоровой дочери, за чью жизнь он так боялся. Внезапно пересохшими губами Арно хрипло проговорил:
– Так это и есть твоя дочь?
– Да, сеньор. Это она, мое дорогое дитя, сокровище мое…
– Довольно. За сокровище надо платить! Обсудим цену. Потом ты поедешь к себе домой за выкупом…
Бернар Дона вмешался, сжав кулаки:
– Капитан, эта девушка принадлежит мне по законам войны. Я ее захватил и никому не собираюсь отдавать.
– Довольно! – сухо оборвал его Арно. – Бокэр свободный город, и мы не можем трогать его жителей. Еврей получит свою дочь… чуть позже…
– Но, господин мой, раз я плачу выкуп, разве мне нельзя забрать дочь?
Арно де Серволь смерил его надменным взглядом.
– Ты в своем уме? Деньги вперед, раввин, дочь получишь потом. А пока она поживет здесь в замке под надежной охраной. Все, я сказал.
Он перевел холодный взгляд с опущенной головы старика на пылающее гневом лицо Дона. Но так велика была власть этого военачальника на своих солдат, что молодой человек тоже опустил голову, покорясь приказу. Впрочем, если Дебора останется в замке, может быть ему еще и удастся похитить ее, и они вместе убегут куда-нибудь за море, где их не достанет рука Архиерея. Теперь он был уверен, что сумел завоевать сердце девушки. Разве сегодня утром она сама не сказала ему, что любит?
Час спустя старый раввин все также влачил бремя своих тревог, уехав из замка, где осталась его дочь. Выйдя за ворота, он с удивлением обнаружил своего мула, которого Арно великодушно велел вернуть ему. С тяжелым сердцем он спускался по крутой тропе, осмелившись оглянуться лишь долгое время спустя, когда мул давно уже трусил по полю. В наступающих сумерках огромная глыба замка, родовое гнездо феодалов де Бо, грозно возвышалась на горизонте, как какая-то фантастическая шпора, пропоровшая небо, украшенная единственным золотым огоньком. Это был фонарь мертвых, который по обычаю зажигали на крыше церкви, когда чья-то душа готовилась отойти к Богу. Моше бен Иегуда вздрогнул всем телом в своих жалких лохмотьях, глаза его округлились. Этот зловещий фонарь вызвал у него недоброе предчувствие.
В своей комнате в башне замка Арно де Серволь вот уже несколько часов ходил из угла в угол как зверь в клетке, безуспешно пытаясь вернуть себе самообладание. С той минуты, как он взглянул в лицо еврейки, им овладела какая-то внутренняя слабость, какое-то совершенно новое для него беспокойство. Ни разу еще за все свои сорок восемь лет он не испытывал таких ощущений. Ему казалось, что все внутри у него сжигает жаркое пламя. Конечно, за свою бурную жизнь, целиком отданную битвам и опасностям, ему не раз приходилось чувствовать грубое желание. И он удовлетворял его так же грубо, нимало не заботясь о чувствах своей очередной избранницы. Он всегда смотрел на женщин как на военную добычу, и ему и в голову не приходила мысль о любви. Он просто не знал, что это такое, да у него и времени не было узнать. «За бога, короля и прекрасных дам…», – такой клич бросали перед боем рыцари на турнирах, но Серволь из этой троицы всегда служил лишь двум первым лицам. Поэтому он и не понимал, что с ним происходит, откуда на него обрушилась эта буря чувств, необъяснимая и сводящая с ума…
