Сильвия Торп - Своенравная красавица
Его совесть и так уже тяготил вполне ощутимый груз, потому что Джонас вдобавок ко всем остальным проблемам еще и страдал от мук неразделенной первой любви. С той минуты, как он впервые увидел Элисон Конингтон, Джонас не мог не думать о ней, и тот факт, что она едва ли подозревает о его существовании, только сильнее разжигал его безрассудную страсть. Он знал, что Элисон обожает своего мужа и блаженно счастлива в браке. И от этого его давняя, детская ревность к Дарреллу превратилась уже в нечто близкое к ненависти. Вера, которую он принял, не облегчала его душевного разлада, так как пуританская одержимость грехом и осуждением на вечные муки постоянно напоминали ему об опасности, которой он подвергает свою бессмертную душу, соблазняя ее к нарушению десятой заповеди. Он находился в состоянии, чреватом взрывом.
Мистер Шенфилд дочитал проповедь до конца, и в возникшей тишине сквозь зимнюю мглу, перекрывая завывание ветра, до них донесся стук копыт, быстро приближающийся к дому. Группа, сидевшая у камина, удивленно переглянулась, так как в столь поздний час и в такое время года трудно было ожидать появления случайного гостя.
В дверь резко постучали, и слуга пошел открывать. Через несколько секунд в холле появился Даррелл. Все было в снегу — теплый плащ, перепутанные ветром волосы и шляпа с плюмажем, которую он снял, кланяясь миссис Шенфилд. Он был бледен, мрачен.
— Даррелл!
Мистер Шенфилд поднялся и пошел ему навстречу, приветствуя гостя.
— Что вас привело сюда в такую непогоду? В Конингтоне беда?
— И в Конингтоне, сэр, и в каждом доме королевства. — Дарелл говорил очень серьезно. — Мы только что получили новости от двора, и мой отец счел, что нужно безотлагательно сообщить обо всем соседям. Он разослал гонцов по округе, в пределах десяти миль, но в ваш дом я хотел приехать сам.
Следуя за мистером Шенфилдом, он подошел поближе к камину, снимая на ходу перчатки, и теперь протягивал руки к огню. Джонас поднялся и встал позади своего кресла, вцепившись руками в спинку и устремив в лицо прибывшего странно напряженный взгляд.
Черити тоже наблюдала за Дарреллом, не сомневаясь в том, что он привез плохие известия. Он едва взглянул на нее, даже без улыбки, и одно это ясно сказало ей, как глубоко он обеспокоен. Ее тетка подняла суету вокруг гостя, предлагая ему присесть, снять плащ и чем-нибудь подкрепиться, а Черити с трудом сдерживала нетерпение. Ей хотелось крикнуть, заставить тетку прекратить болтовню, чтобы Даррелл мог, наконец, рассказать им, с чем явился он в Маут-Хаус в густом сумраке зимнего вечера. Она была благодарна, когда вмешался сам Джонатан Шенфилд.
— Мадам, нам предстоит узнать важные новости, и, насколько я представляю, рассказ этот не следует откладывать, — решительно заявил он и повернулся к гостю: — Итак, Даррелл?
— Да, мистер Шенфилд, я привез дурные вести, — мрачно ответил Даррелл. — Хуже не бывает. Королю и королеве, а также всему двору пришлось покинуть Лондон. Их изгнали восставшие толпы мятежников. Сити открыто не повинуется монарху и отказывается выдать ему врагов, которые ищут убежища в его границах.
— Боже праведный! — Мистер Шенфилд опустился в кресло, глядя на Даррелла с таким видом, словно не мог поверить своим ушам. — Но почему? Что вызвало такую бурю?
— Вероятно, его величеству наконец надоела наглость палаты общин, и он решил отстранить за предательство главных зачинщиков: Пима, Хэмпдена и еще троих. Имеются убедительные доказательства их предательских связей с шотландцами во время недавней войны, не говоря уже обо всем прочем. Он намеревался лично арестовать их, но каким-то образом о его решении стало известно, и к тому времени, когда король и его приближенные прибыли в парламент, те, кого он искал, сбежали и укрылись в Сити.
— А Сити отказывается выдать их! — с вызовом произнес Джонас, его голос дрожал. — Вот это было смело! Слава Богу, они спасены!
— Скажи «слава дьяволу», и ты будешь недалек от истины, — с горечью парировал Даррелл. — Они мятежники и предатели все до одного, а магистрат и ополчение Сити, что покрывают их, ничуть не лучше! — Даррелл обратился к мистеру Шенфилду: — Плохие наступили времена, сэр, если под вашей крышей и в вашем присутствии высказывают одобрение врагам короля.
Мистер Шенфилд выглядел встревоженно. Он был миролюбивым человеком, и его мало трогали события, происходящие за пределами его собственного маленького и до сих пор безопасного мирка. Он немногого требовал от жизни: пусть только все идет так, как было всегда. У него не вызывала особой симпатии страстная преданность Конингтонов королевской власти и еще меньше — недавно обретенное пуританское рвение своего сына. Два молодых человека, пылающие такой злобой друг против друга в этой затененной комнате, при свечах внезапно показались ему олицетворением двух противоборствующих клик, готовых разорвать Англию на части. Он предпринял тщетную попытку восстановить мир между ними, понимая в то же время, что мир навсегда ускользнул из его рук.
— Это и в самом деле плохой день, Даррелл, ибо он посеял вражду между нашими семействами. Во имя Господа, давайте покончим с этим! Пусть страсти кипят в Лондоне, но ведь это не причина, чтобы подвергать опасности дружбу, прошедшую через поколения.
— Вы ошибаетесь, сэр! — холодно возразил Даррелл. — Настала пора каждому выбирать свою дорогу: с королем или с мятежниками, и никакие соображения дружбы и даже узы крови не могут воспрепятствовать этому. Думаю, что тут Джонас согласится со мной, хотя ни в чем другом мы согласиться не можем.
— Точно, — с готовностью ответил Джонас. — Лондон указал путь, и скоро вся Англия последует за ним. Привилегии будут сметены, а с ними злоупотребления, которые привели Англию на грань гибели. Язва папизма будет выжжена беспощадно, и люди вольны будут славить Господа согласно своей совести. Парламент спасет не только Англию, но всю протестантскую веру!
— Это речи мятежника и ханжи-пуританина! — с презрением сказал Даррелл. — Ты негодяй, Джонас, или просто глупец? Неужели ты действительно считаешь, что наглая чернь одержит верх над помазанником Божьим — королем и всеми, кто встанет под его знамена?
Несколько секунд Джонас стоял, глядя на Даррелла, бледный от волнения, глаза метали молнии. Весь жар, с которым воспринял он пуританскую веру, вся его личная неприязнь к Дарреллу пульсировали в его голосе, когда он с торжеством бросил в ответ:
— А ты считаешь, что нет? Ведь это не парламент бежал в панике из Лондона, а король-тиран и папистская шлюха, которую он привез из Франции и сделал нашей королевой!
