Барбара Картланд - Заложница
— Практически нет, мсье, но, что еще важнее, мне необходимо найти пристанище.
Она чуть не сказала «убежище», но вовремя спохватилась.
Снова воцарилась тишина, и на сей раз она длилась несколько минут. Норине казалось, что все силы ее на исходе, когда он снова заговорил:
— В таком случае я должен объяснить вам, что мне нужен не просто секретарь, мне нужен абсолютно надежный человек. Я должен быть уверен в том, что никогда и ни при каких обстоятельствах он никому не расскажет, что я делаю или что я говорю.
— Ну это естественно, месье, это же абсолютно нормально!
— Но ведь женщины болтливы, а вы женщина, мадам!
— В самом деле, и с этим я уже ничего не могу поделать… но… я могу поклясться вам, что, если вы примете меня к себе на службу… я буду преданна вам абсолютно. Я никогда не позволю себе ничего, что могло бы ранить вас или как-то ущемить ваши интересы, чего бы это ни касалось.
Она, сама не зная почему, употребляла эти странные слова, но интуиция подсказывала ей, что именно так она сможет убедить этого странного человека.
В комнате снова воцарилась эта невыносимая тишина, потом он медленно заговорил:
— Но как я могу быть уверен в том, что вы достойны моего доверия? Я слеп, и вам придется читать всю мою корреспонденцию, а это означает, что вы будете в курсе всех моих личных дел.
— Я все прекрасно понимаю. Если вы принимаете на службу мужчину, вы ожидаете, что он будет вести себя как джентльмен, Я же могу вам только обещать… мсье, что буду вести себя как истинная леди.
— Именно этого я и боюсь!
В его голосе прозвучали веселые нотки, и Норина подумала, что он, должно быть, не так уж стар, как о нем говорят.
Почувствовав, что силы покидают ее, Норина снова заговорила:
— Я не знаю, как мне убедить вас, мсье, но все, что будет происходить в вашем доме, останется в тайне. Единственное, что я могу сказать… я могу поклясться на всем, что для меня свято в жизни.
— Вы католичка? — спросил он.
Поколебавшись секунду, Норина решила ответить правду:
— Моя мать была католичкой, и я крещена в католическую веру. Но она обожала отца и все делала только так, как он, поэтому они ходили вместе в англиканскую церковь. И я вместе с ними, разумеется.
— Но она крестила вас в веру своих отцов?
— Конечно, мсье, но я думаю, что Господь слышит наши молитвы независимо от нашей веры, ведь, в сущности, это не так уж важно.
— Вот так заявление! Очень интересно! — И он расхохотался.
— Пожалуйста… пожалуйста… мсье, не лишайте меня надежды! — взмолилась Норина.
Она вдруг пришла в ужас при одной мысли, что ее сейчас могут выставить за дверь и ей вновь придется лицом к лицу столкнуться с опасностью, которая поджидает ее в доме отца.
Через минуту, показавшуюся ей вечностью, она снова услышала его голос, который медленно произнес:
— Если я положительно отвечу на вашу просьбу, когда вы могли бы начать работать?
— То есть… вы хотите сказать, что это реально? — дрожащим голосом спросила Норина, но, поняв, что не ответила на его вопрос, поспешно пробормотала: — Я могу начать уже сегодня, во второй половине дня. Мне надо только собрать свои вещи.
— Очень хорошо, мадам, я жду вас к двум часам.
— Спасибо, спасибо, мсье, вы — мой благодетель! Я могу только еще раз повторить, что никогда не оставлю вас… Я вам бесконечно признательна… настолько, что не могу выразить словами.
Она встала, и прежде, чем она успела подойти, чтобы пожать ему руку, он уже нажал кнопку звонка, и в ту же секунду открылась дверь, и тот же слуга, что проводил ее в дом, вошел в комнату.
— Жан, мадам сейчас отправится за своим багажом и вернется через пару часов.
Жан открыл дверь и пропустил Норину. Выходя из комнаты, она повернулась, чтобы еще раз взглянуть на торчащую над спинкой кресла макушку.
— Спасибо, мсье, большое спасибо, — на ходу повторяла девушка.
Жан провел ее через вестибюль и, почтительно склонившись, открыл перед ней входную дверь.
— Я буду счастлива вскоре вернуться сюда! — сказала она по-французски.
— Буду счастлив видеть вас здесь, — заверил он.
Услышав, что дверь за ее спиной захлопнулась, она почти бегом устремилась навстречу Дэйву, понимая, что тот нервничает, поджидая ее. Она уже почти подошла к углу Беркли-сквер, когда Дэйв неожиданно появился перед ней.
— Вы получили должность, мадемуазель Норина? — спросил он.
— Да, Дэйв, меня приняли! Это было не так-то просто. Я уже совсем было уверилась, что меня отправят восвояси просто потому, что я женщина.
— Вот это хорошая новость, очень хорошая новость! — воскликнул Дэйв. — И когда же вы начнете работать?
— Как только соберу вещи.
Только произнеся вслух эти слова, она поняла, что это не такое простое для нее дело.
— Я уже подумал об этом, мадемуазель Норина, — сказал Дэйв. — Я сейчас вернусь в дом, сам запакую ваши вещи и отнесу их к мадам Роло.
— А если вы попадетесь на глаза мачехе и она станет задавать вопросы?
Дэйв достал часы из жилетного кармана.
— Сейчас четверть первого, — сказал он. — Госпожа графиня обычно завтракает в это время. Через пятнадцать минут она уйдет из дома.
Норина вздохнула с облегчением:
— В таком случае, вы можете без меня собрать мои вещи, Дэйв. Я думаю, надо запаковать все, абсолютно все, что у меня есть. Чтобы я не тратила попусту деньги. — Вдруг она вспомнила что-то и воскликнула: — Деньги! У меня слишком мало денег при себе…
— Мы могли бы отправиться сейчас в банк и выписать чек.
Дэйв подозвал фиакр и велел ему следовать на Маунт-стрит, в банк. В фиакре Норина достала чековую книжку и, повертев ее в руках, сказала:
— Может быть, мне не следует входить в банк? Ведь я ходила туда вместе с отцом.
— Я поищу перо и чернильницу, мадемуазель Норина, — сказал Дэйв, — под тем предлогом, что вы вывихнули ногу и вам тяжело ходить.
Норина усмехнулась:
— Забавная ложь! Думаю, вы помните, как говаривала Нанни, что одна ложь тянет за собой другую, и так до бесконечности!
В банке все прошло очень гладко. Как и говорил Дэйв, он нашел перо и чернильницу, и Норина выписала чек на триста ливров.
— Это большая сумма, — сказала она, — но может статься, что моя мачеха может обратиться в банк с просьбой, чтобы ее известили, если я приду за деньгами.
— Хорошенько припрячьте деньги, — предупредил Дэйв, — человек, вынужденный зарабатывать себе на пропитание, не должен таскать за собой все свое состояние.
Вдруг его осенило:
— А этот господин сказал, сколько он будет платить вам?
