Джулия Гарвуд - Музыка теней
– Да, слышала. И все же они собирались похоронить ни в чем не повинного человека заживо. Так что я не верю ни слову из того, что они говорили. – Они хотели возразить, но она продолжила: – Этот человек теперь на нашей совести. Мы вместе найдем путь в аббатство и войдем туда, чтобы не привлекать внимания. Я оставлю его, лишь когда буду уверена, что он в надежных руках.
– Но, принцесса… – начал Кристиан.
Она не дала ему договорить:
– Монахи – слуги Господа, ведь так? Я попрошу их никому не говорить, как Лайам попал в аббатство. Если я возьму с них слово, они не станут его нарушать.
– Есть еще одно обстоятельство, принцесса, – сказал Стивен. – Вы не можете оказаться посреди распри.
Она знала, что они не отступятся.
– Хорошо. Я предлагаю компромисс. Как только я удостоверюсь, что Лайам в безопасности и за ним присматривают, я удалюсь.
– И вы никому не расскажете о случившемся?
– Никому.
Глава 10
Пробраться в аббатство незамеченными оказалось на удивление легко. Дверь во внешней монастырской стене с южной стороны оказалась распахнута настежь. Монах подпер дверь камнем, чтобы ему легче было затаскивать внутрь мешки с зерном, которые он сгружал с повозки.
Габриела и ее телохранители наблюдали за ним из кустов у обочины дороги. Каждый мешок весил больше самого монаха, настолько тот был тщедушен, хотя и не очень стар, лет пятидесяти. Монах попытался взвалить мешок на плечо, но чуть не упал навзничь и перехватил мешок обеими руками, прижав к животу.
Габриела выехала из укрытия:
– Отец, вам помочь?
Поначалу монах испугался, но потом живо закивал:
– Помощь мне точно не помешает.
Люсьен и Фост направились к повозке, и Люсьен отобрал у него мешок.
– Куда складывать, отец?
– Слева за дверью склад. Если вы сложите зерно туда, буду вам очень признателен. – Он достал платок, вытер потную шею и с улыбкой подошел к Габриеле: – Добро пожаловать. Меня зовут отец Гилрой.
Только сейчас он заметил раненого, который лежал на лошади Стивена.
– А это что такое? – потребовал он объяснений. Он поспешил поближе и, осмотрев раны, ужаснулся: – Что случилось с этим беднягой? Он жив?
– Жив, – ответил Кристиан.
Стивен спешился и взял Лайама на руки:
– Этому человеку, как вы понимаете, нужна помощь. Здесь есть лекарь?
– Да, и не один, – поспешно ответил монах. – Пойдемте, я провожу вас.
Люсьен и Фост закончили с разгрузкой, и Габриела передала Люсьену поводья.
Монах проводил их до двери.
– Как зовут этого человека?
– Его зовут Лайам Макхью, – ответила Габриела.
Реакция отца Гилроя удивила ее. Заслышав имя, он резко остановился. На лице его застыла маска недоверия. Он заметно побледнел.
– Я не ослышался, вы сказали – Макхью? – От волнения он перешел на крик. – Умоляю, скажите, что я неправильно вас понял.
– Тише; отец, не надо кричать, – сказал Стивен.
– Бог мой! Ведь это Лайам Макхью. Если он умрет…
Габриела шагнула к нему.
– Мы надеемся, что при должном уходе он не умрет, – сказала она спокойно.
Отец Гилрой взял себя в руки.
– Да, да, да, разумеется, мы поможем, – произнес он, запинаясь. – Вот что я вам скажу. Если он умрет, нам всем придется заплатить за это. А теперь пойдемте. Рядом с моей кельей есть пустая комната. Мы поместим его туда. Я покажу вам путь и пойду за братом Франклином. Полагаю, он самый опытный из нас.
Люсьен и Фост остались с лошадьми, а Стивен и Кристиан с Лайамом на руках сопровождали Габриелу и монаха в стенах аббатства. Коридор, по которому вел их отец Гилрой, был темным и узким. Пахло как в сырой пещере. Все двери были из растрескавшегося старого дерева. Монах кивнул на одну из дверей:
– Это моя келья.
Он тихонько постучал костяшками пальцев в соседнюю дверь, чтобы убедиться, что комната все еще никем не занята, отодвинул засов, открыл дверь, зашел сам и придержал дверь, чтобы зашли остальные.
Комната была крошечной. На простой деревянной раме лежал соломенный тюфяк. Над постелью было маленькое окошко. Тюфяк покрывало серое шерстяное одеяло. Из мебели в комнате были только стул и сундук. Ведро с водой и ковш стояли на сундуке рядом с двумя свечами.
– Положите его на кровать, только осторожно, – сказал монах. – Пусть отдыхает на боку, чтобы его спина… Боже правый, его бедная спина… – Он тяжело вздохнул. – Полагаю, брат Франклин на вечерней молитве. Что ж, когда я вернусь, то принесу из своей комнаты епитрахиль[3] и масла, чтобы соборовать Лайама Макхью.
Габриела запротестовала:
– Но это же для умирающих.
– А вы можете дать гарантию, что он не умрет?
Она понурилась:
– Разумеется, не могу.
– Тогда он должен быть соборован, чтобы предстать перед Господом чистым.
Монах направился к выходу, но Кристиан преградил ему путь:
– Отец, никто не должен знать, как он попал сюда.
– Тогда скажите, не вы ли нанесли ему эти раны? Я должен знать правду.
– В таком состоянии мы и нашли его, – сказал Кристиан.
– Ну да, иначе зачем вам брать на себя такое бремя, – согласился монах. – Обещаю, никто не узнает о вашей причастности к судьбе брата вождя Макхью, но хотелось бы знать, что с ним случилось?
– С вашего позволения мы не станем называть своих имен, – сказал Кристиан.
Монах покачал головой:
– Боюсь, уже поздно. Стоило мне увидеть эту прелестную леди, и я сразу догадался, кто вы такие. О вашем приезде говорят уже не первую неделю. – Он повернулся к Габриеле и низко поклонился. – Для меня честь лицезреть вас, леди Габриела. Не беспокойтесь, я не выдам ваших секретов.
– Спасибо, отец, – ответила она, но монах уже выскочил в коридор.
– Принцесса, вам пора уходить, – сказал Стивен.
Кристиан кивнул:
– Да, принцесса, пора.
Они беспокоились за нее, и ей жаль было разочаровывать их.
– Я не могу бросить его сейчас. Он слишком слаб. Кто-то должен остаться с ним. Прежде чем уйти, я должна убедиться, что ему обеспечен надлежащий уход.
Переубедить ее было невозможно. Очередной аргумент – мол, придется довериться еще и отцу Франклину – не возымел действия. Она заявила, что отец Франклин тоже человек верующий и не нарушит слова, которое они с него возьмут.
– Чем больше народу знает о нас, тем проще будет нас найти… – начал было Стивен.
– Жизнь этого человека важнее.
– Мы не можем согласиться с этим, принцесса, – сказал Кристиан, – но подчинимся вашему приказу.
Лайам по-прежнему не подавал признаков жизни. Даже не стонал, когда отец Франклин искусно, что Габриела вынуждена была признать, зашивал ему рану. Он предлагал вместо швов прижечь рану каленым железом, но Габриела не разрешила, поскольку рана уже не кровоточила. Была и другая причина. Едва ли воин заботился о своей внешности, но он был красив, и Габриела сочла, что шрам от швов все же лучше, чем обожженная рана.
