Елена Арсеньева - Краса гарема
– Боже мой, Машенька, дочь покойной сестры моей, – жалобно простонал Сосновский, – да жива ли ты или уже встретилась на том свете со своей маменькой?
– Уверен, что жива, не то мы уже обнаружили бы ее труп, – подал голос Казанцев, а Охотников согласно кивнул. – Марья Романовна – редкостная красавица, и если мы правы в своих предположениях, что дам похитили, не сомневаюсь, красота ее сыграла в том немалую роль.
– Наташенька моя тоже была красавица, – с тоскливым укором пробормотал Сосновский, заливаясь слезами.
– Да что вы, Алексей Васильевич, о ней в прошедшем времени?! – возмутился Свейский. – Даже и мыслить о дурном не смейте: воротится дочь ваша, и племянница тоже!
– А не воротятся сами, я буду искать Наталью Алексеевну и Марью Романовну, пока не найду, – сказал Казанцев, однако в голосе его не было должной уверенности, и это немедленно почуял отец его невесты.
– Ох, рвется мое сердце от безнадежности! – прорыдал Сосновский. – Спасибо на добром слове, Александр Петрович, вы благородный человек, только где же, в какой стороне искать драгоценную пропажу станете?! Даже если увезли девочек моих злодеи, то следы их давно снегом замело, ищи теперь ветра в поле! Никто похитителей не видел, никто и не слышал, конечно, о них!
– А вот это вы зря, господин Сосновский, – проговорил Охотников, – вы сами их и видели, и слышали.
– То есть как? – озадачился хозяин дома.
– Да так, – спокойно ответил Охотников. – Помните ли тот возок, который едва не столкнулся с вашим, когда вы возвращались домой? Вы еще рассказали, будто кучер облаял вас на басурманском наречии, крикнув что-то про яму, в которую непременно свалите вы свою башку? Не припомните ли, в каком месте, на какой дороге это произошло? На казанской?
– Да нет, на Московском тракте, – растерянно проговорил Сосновский. – Мы ведь по нему возвращались.
– Ну вот вам и ответ, куда повезли похищенных, – сказал Охотников. – Татаре, значит, местные тут ни при чем. Искать следует в московском направлении. Подозреваю, что эти яма и башка, вами услышанные, есть не что иное, как «яман башка»: дурная голова, плохая голова на кавказских наречиях. Вспомните лексикон, который употребили похитители при изготовлении фальшивки – так называемого прощального письма. Тот же набор словесный! Концы с концами довольно легко связываются, не так ли?
– Вы, сударь, совершенно как великий Архаров![6] – восхищенно воскликнул Свейский. – Я бы желал оказаться вам полезным в поисках. Вот какое мое предложение. Если девка Лушка и впрямь была пособницей похитителей, нельзя исключать, что о ее делишках наслышаны и другие люди в Любавинове. Возможно, что она воротилась домой или дала о себе каким-то образом знать. Поэтому кому-то из нас непременно нужно побывать в Любавинове, и я готов взять на себя эту обязанность. Конечно, появлюсь я там под приличным предлогом. И предлог такой у меня есть. В Любавинове сейчас всем заправляет дядюшка покойного мужа Марьи Романовны, некто Нил Нилыч Порошин. А некоторые земли моей супруги, Анны Викторовны, граничат с любавиновскими. Там есть спорные участки… Конечно, при жизни майора никаких споров не возникало, да и Марья Романовна на земли эти не претендовала, однако Нил Нилыч держит себя теперь хозяином и намерен имение за чужой счет расширить. Вот я и приеду в Любавиново – якобы для делового разговора, а сам тишком наведу справки о Лушке, буду ловить всякий слух и немедленно сообщу вам, господа. Отправиться в путь я могу завтра, верней, нынче же, – поправился Свейский, взглянув в окно, за которым уже начало брезжить. – Только надобно уговориться, куда мне посылать вести и где искать вас в случае необходимости. Вы, я полагаю, в N сидеть не станете?
– Разумеется, – решительно кивнул Казанцев. – Вы ведь со мной поедете, Охотников?
– Само собой, что за вопрос? – удивился тот. – Какой вояка откажется участвовать в столь благородном деле, как спасение прекрасных дам, к тому же если тут неким образом замешаны ненавистные мне черкесы или им подобная черномазая братия? Все ваши письма, Петр Васильевич, – обратился он к Свейскому, – вы можете посылать в Москву, на адрес моей матушки, Прасковьи Гавриловны Охотниковой: Большая Полянка, возле церкви Николы Угодника, собственный дом. Если же следы похитителей приведут нас в Санкт-Петербург, то здесь обращайтесь в дом господина Шершнева, улица Гороховая, возле Фонтанки. Это мой зять; жена его – сестра моя – все будет знать о наших перемещениях и местонахождении.
– Во имя Господа Бога, – простонал в эту минуту Сосновский, доселе безмолвно внимавший торопливым переговорам, – да как же вы станете искать иголку в стоге сена?! Куда кинетесь? Возок тот проклятущий был запряжен словно бы не конями, а чертями крылатыми. Вмиг исчезли они из глаз! След злодеев давным-давно замело! А если и впрямь завезли наших несчастных Наташу и Машу в столицы, то отыскать их там и вовсе будет немыслимо, что в одной, что в другой!
– Вас послушать, господин Сосновский, так прямо лечь и помереть охота, – внезапно рассердился миролюбивый Свейский. – Что ж, вот так руки опустить – да и сидеть, ничего не делая?!
– Понимаете, господин Сосновский, – рассудительно сказал Охотников, – как бы лихи ни были кони, они все же не черти крылатые, в самом-то деле, а значит, скакать не могут без устали. Злодеям придется где-то останавливаться и менять коней. Даже если у похитителей имелись свои подставы, они тоже не в чистом поле были брошены, а где-то при дороге находились. Мы отправимся на ближайшую станцию и узнаем, видели ли там таких-то и таких-то господ. Если нет, начинаем обыскивать все имения в округе: возможно, женщин держат где-то поблизости. Если же выясним, что такие-то на таком-то возке появлялись и меняли коней, стало быть, мчимся до другой станции, прослеживая их путь. Выезжать нам нужно не мешкая, Казанцев, – обратился он к приятелю, – поэтому сейчас же марш на квартиру, укладываемся – и трубим сбор уже через полчаса!
– Господь да благословит вас, да пребудет с вами Его расположение, – бормотал Сосновский, который никак не мог унять слез, – но, верно, понадобятся какие-то деньги… дорожные расходы…
– О деньгах не беспокойтесь, – махнул рукой Охотников. – Казанцев человек зажиточный, я тоже с войны вернулся внезапно разбогатевшим, ну а если что еще понадобится, сочтемся позднее. Вот четырех лошадей хороших, самых лучших, нам теперь же надобно: чтоб две под седло, а две сменные в поводу вести. Можно таких раздобыть быстро?
– Ох, кони у меня – все тяжеловозы, надежны, да на ногу не споры, – в ужасе заломил руки Сосновский. – Придется дня ждать да ехать торговать…
