Мэри Брэддон - Тайна леди Одли
— Говорила ли жена обо мне? — спросил он, завершая рассказ. — Вспоминала ли обо мне… в последние… минуты?
— Нет, она отошла кроткая, как овечка. Леди с самого начала была малоразговорчивой, а в последний день вообще не узнавала никого, даже сынишку и бедного старого отца. А когда у нее начался бред, она заговорила вдруг о своей матушке и о том, что взяла на душу великий грех, согласившись умереть на чужбине.
— Ее матушка умерла, когда она была еще совсем ребенком, — покачав головой, заметил Джордж. — Странно, что в такие минуты она вспомнила ее и заговорила о ней и ни словом не обмолвилась обо мне.
Хозяйка отвела его в спаленку, где умерла его жена. Он опустился на колени у кровати и нежно поцеловал подушку. Хозяйка рыдала, наблюдая за ним.
И пока он, стоя на коленях и уткнувшись лицом в белоснежную подушку, твердил слова молитвы, хозяйка вынула что-то из ящика и передала ему, когда он встал с колен.
Это был длинный локон, завернутый в белую папиросную бумагу.
— Я отрезала его, когда она лежала в гробу, — сказала хозяйка. — Бедняжечка!
Джордж Толбойз прижал локон к губам.
— Как часто я целовал эти волосы, когда ее головка покоилась на моем плече, — тихо промолвил он. — Но те волосы были волнистыми, а эти гладкие и прямые.
— Это их болезнь так изменила, — отозвалась хозяйка. — Если вам, мистер Толбойз, хочется взглянуть на ее могилу, мой маленький сын проводит вас до кладбища.
И Джордж Толбойз, сопровождаемый верным другом, отправился к свежей могиле той, чья улыбка часто снилась ему на другом конце земли.
Здесь Роберт Одли оставил его одного и, вернувшись через четверть часа, увидел, что Джордж по-прежнему стоит на том же месте, недвижный, как изваяние.
Увидев Роберта, Толбойз вздрогнул и сказал:
— Хорошо бы найти каменотеса. Я бы заказал надгробие.
Каменотеса они нашли быстро, и, присев среди строительного мусора, Джордж Толбойз набросал карандашом короткую надпись, которую предстояло высечь на могильном камне его покойной жены:
«Нетленной памяти ЭЛЕН, любимой жены Джорджа Толбойза.
Ушла из жизни
24 августа 1857 г., 22-х лет от роду,
горько оплакиваемая безутешным супругом».
6
ДЕД И ВНУК
Когда они вернулись в Лэндсдаун-Коттеджиз, старика еще не было, и друзья, не желая тратить время на бесплодные ожидания, отправились к морю.
Старика они нашли быстро. Сидя на куче гальки, он читал газету и грыз лесные орехи. Чуть в стороне от него маленький мальчик рылся в песке деревянной лопаткой.
Траурный креп на поношенной шляпе старика…
Черный костюмчик ребенка…
Глядя на печальные знаки, Джордж Толбойз лишний раз убедился в том, что великая утрата, которой суждено было случиться в этом огромном мире, предпочла обездолить именно его — его, Джорджа Толбойза.
— Мистер Молдон, — обратился он, направляясь к тестю.
Старик взглянул на него, отложил газету и, поднявшись с гальки, отвесил зятю церемонный поклон.
Его выцветшие светлые волосы подернула седина. Узкий крючковатый нос, слезящиеся голубые глаза, очертания рта, выдающие нерешительность, поношенное платье с претензией на аристократизм и щегольство, пенсне, свисающее на жилет, застегнутый на все пуговицы. В руке без перчатки он держал трость.
— Боже мой! — воскликнул Джордж. — Вы что, видите меня в первый раз?
Мистер Молдон вздрогнул и покраснел. Бросив на Джорджа испуганный взгляд, он узнал наконец своего зятя.
— Дорогой мой мальчик, — сказал он, — представь себе, не узнал. В первый момент не узнал: борода меняет внешность. Борода сильно изменяет внешность, вы не находите, сэр? — спросил он, обращаясь к Роберту Одли.
— Господи! — возмутился Джордж. — Это так-то меня встречают! Я овдовел — овдовел всего лишь за несколько дней до возвращения на родину, а мне морочат голову, болтая о моей бороде. И кто? Отец моей покойной жены!
— Твоя правда, твоя правда, — поспешно забормотал старик. — Досадная ошибка, досадная ошибка, мой дорогой Джордж. Ну что бы тебе успеть на неделю раньше!
— Если бы я успел, — воскликнул Джордж с болью и страстью, — я бы не дал ей умереть, я бы отнял ее у самой смерти. Отнял бы! Отнял! Господи! И почему «Аргус» не провалился в тартарары со всеми, кто был на его борту, прежде чем я дожил до этого дня!
В отчаянии он заходил взад-вперед по берегу, меж тем как его тесть, беспомощно глядя на него, протирал свои близорукие глаза носовым платком.
«Сдается мне, старик плохо заботился о своей дочери, — подумал Роберт Одли, наблюдая за отставным лейтенантом. — Похоже, по этой или по какой-то другой причине, но он побаивается Джорджа».
Безутешный Джордж Толбойз, не находя себе места от горя и боли, по-прежнему метался по берегу, меж тем как мальчуган, подбежав к деду, начал теребить его за полу пиджака.
— Пойдем домой, дедушка, ну пойдем же! Я устал.
Джордж Толбойз обернулся на детский голос и взглянул на мальчика пристальным и печальным взором.
У мальчика были карие глаза и темные волосы — такие же, как у него, Джорджа.
— Дорогой мой! Дорогой! Душенька моя! — воскликнул Джордж, беря мальчика на руки. — Я твой папочка, я пришел сюда, к морю, потому что искал тебя. Ты меня любишь?
Мальчик решительно оттолкнул Джорджа от себя.
— Не знаю я никакого папочки, — сказал он. — Я люблю дедушку и миссис Монкс, что живет в Саутгемптоне.
— Джорджи — парнишка с норовом, — заметил старик. — Его порядком разбаловали.
Они медленно направились в гостиницу, и Джордж Толбойз еще раз поведал историю своих мытарств. Он сообщил также, что за день до этого поместил в банк двадцать тысяч фунтов. Расспрашивать о прошлом он не стал — на это у него не было сил душевных. А тесть, мистер Молдон, сказал лишь, что через несколько месяцев после его, Джорджа, отъезда, они переехали в Саутгемптон, где у Элен появились несколько учениц, которых она обучала игре на фортепьяно, и где им жилось вполне сносно до тех пор, пока Элен не заболела и не умерла. Словом, подобно всем печальным историям, эта была совсем короткой.
— Мальчик, похоже, привязан к вам, мистер Молдон, — немного помолчав, сказал Джордж.
— О да, конечно, — ответил старик, погладив ребенка по курчавой головке. — Джорджи очень любит своего дедушку.
— Тогда ему лучше оставаться с вами. Мой доход по процентам составит примерно шестьсот фунтов годовых. На образование Джорджи вы можете тратить сто фунтов в год, а остальное пусть полежит в банке до его совершеннолетия. Его опекуном будет мой друг, присутствующий здесь, — если, конечно, он согласится принять на себя эту обязанность, — а пока пусть мальчик побудет на вашем попечении.
