Мэри Бэлоу - Смятение чувств
– Он выжил и после более серьезного ранения, – сказал Дэвид.
– И он мог бы без труда позвать нас на помощь, хотя мы в своем эгоизме все внимание обратили на Чарльза.
– Да.
– Он хотел, чтобы я развелась с ним, – сказала Ребекка. – На это у него были основания. Полагаю, ты знал, что даже после нашего брака с ним у него были другие женщины. Знал?
– Да, – признался он.
– На следующий день я должна была дать Джулиану ответ, – сказала она. – Но думаю, он знал, что на такой шаг я пойти просто не могла.
Дэвид ничего не ответил.
– Это я поставила его в такую ситуацию? – спросила она. – Поскольку совесть не позволяла мне принять его предложение, я, таким образом, просто принудила его к этому? – Она указала рукой в сторону озера.
– Нет, – сказал Дэвид. – Я себя тоже осуждаю, Ребекка. Тогда в доме я позволил себе обнять тебя и чуть ли не поцеловать. И он увидел нас. После того как Джулиан спас Чарльза, я обнял сына и тебя. Он, должно быть, видел нас. Я не обернулся немедленно, как должен был сделать, чтобы помочь ему выбраться из воды. Я решил, что он вне опасности. Но в этом нет ни твоей, ни моей вины.
– Ну а чья же вина тогда? – спросила она.
– Я думаю, что это был своеобразный подарок, – спокойно ответил Дэвид. Он тяжело вздохнул, словно собирался разъяснить смысл сказанного. Но его слова не нуждались в разъяснении. Он больше ничего не стал добавлять.
– Значит, он считал, что мы хотели его смерти? – спросила Ребекка. – Но разве мы действительно этого хотели? Знал ли он, сколько раз я думала, что было бы значительно лучше, если бы он не вернулся домой?
– А сколько раз думал об этом я! – подхватил Дэвид.
– Дэвид, – сказала она, – я любила его, моего милого мальчика. Он всегда был моей любовью.
– Я тоже любил его, – заметил он. – Он был мне другом и братом.
– И мы обязаны ему за жизнь Чарльза, – сказала Ребекка.
– Да.
– Меня обычно раздражало, что он не проявлял интереса к Чарльзу, – сказала она. – Ведь Джулиан говорил о нем только «этот ребенок». Но он отдал за него свою жизнь.
– Да, – сказал Дэвид. – И за нас.
Ребекка не находила себе места. Ее переполняло так много противоречивых эмоций. Ей мешало то, что она больше не знала, кого именно любит. Она перестала понимать, что такое любовь. Вполне возможно, это потому, что она никогда даже не подозревала, что любовь может быть там многогранна.
Ребекка любила и Джулиана, и Дэвида. Их обоих она воспринимала и как возлюбленных, и как мужей. Обоих одновременно. Следует ли одну любовь считать любовью истинной, а другую – воображаемой? Могли ли они обе быть реальными?
Мрачность, черным траурным крепом окутавшая Ребекку с минувшей недели, похоже, вдруг спала с нее. Она не вынудила Джулиана на этот поступок. Она не изменила ему. Любовь к нему никогда ее не покидала,
По своей собственной доброй воле он вручил ей драгоценный, воистину драгоценный дар. Даже два дара. Первым был ее спасенный сын, а вторым – ее свобода. Может быть, не два дара, а три. Он оставил ей драгоценную память о себе. Ей оставалось лишь надеяться… Надеяться только…
– Ты думаешь, он знал, что я по-прежнему люблю его? – спросила она.
– Да, – ответил Дэвид. – Он знал. И знал также, что папа и я любим его.
– И, следовательно, он это совершил не под влиянием горечи или отчаяния?
– Нет, – сказал Дэвид. – На это его толкнула любовь. Он говорил правду, Ребекка, утверждая, что ни одна из тех других женщин ничего не значила для него. У него была слабость, с которой он был не в силах справиться. Но он действительно любил тебя. Ты была единственной женщиной, которая что-то значила для него. Джулиан боготворил тебя.
– Да, – сказала Ребекка. – «Он умер ради меня», – подумала она. Но не стала произносить это вслух. – Итак, он в конце концов погиб как герой?
– Да.
Некоторое время они молча сидели рядом. Но их молчание не было вызвано горечью и печалью. Оно было умиротворенным. Ребекка почувствовала, что она способна посмотреть на то место, где утонул Джулиан, и где она на берегу плакала над его телом. Она сейчас испытывала лишь глубокую любовь, а не ту выворачивающую душу боль, терзавшую ее целую неделю. Ребекка посмотрела на небо, подставив лицо исцеляющему солнечному теплу.
– Завтра я уезжаю в Стэдвелл, Ребекка, – сказал наконец Дэвид.
Ребекка не задумывалась о будущем. Она сознательно ограничивала свои мысли настоящим и прошлым. Она не знала, что может ожидать ее в будущем.
– Я оставлю Чарльза здесь, – сказал он. – Я буду отсутствовать два месяца. Могу ли я тогда вернуться… к тебе?
Она кивнула:
– Да.
– Я не думаю, что нам следует ждать целый год, – сказал он. – С нашей стороны не будет неприлично, если мы подождем гораздо меньше. Мы находимся в исключительных обстоятельствах. Да нужно подумать и о Чарльзе.
– Да, – сказала она. – Мы оба нужны ему.
– И тем не менее мы подождем по меньшей мере два месяца, – сказал он. – Я уезжаю домой завтра.
– Да, – подтвердила она. – Я нахожу твою мысль удачной, Дэвид.
И тогда они вновь вступят в брак. На этот раз без шума и романтических атрибутов. Без заявлений о любви или страсти. Потому что Джулиан отдал свою жизнь ради того, чтобы это стало возможным. Потому что оба они нужны Чарльзу. И еще по одной причине. Ребекка знала, что есть и другая причина, но еще не настало время думать или говорить об этом.
– Я хочу еще одного ребенка. – Она не знала, откуда вдруг взялась подобная мысль, что побудило ее внезапно произнести такие слова, но тут же поняла, что именно этого она страстно желает. Жизнь подтверждает это снова и снова. Любовь усиливается и охватывает, вовлекает в свой круг все больше и больше людей. Это, собственно, и есть истинная любовь. Именно это поняла Ребекка за прошлую неделю.
– У нас будет еще один ребенок, с Божьей помощью, – сказал он. – Наш ребенок.
Да, они вместе произвели на свет Чарльза. Ребекка вынашивала его в своем чреве, но он – плод их общей любви… Бескорыстной любви.
Они снова помолчали, глядя через озеро. Некоторое время спустя Дэвид оперся рукой на траву. Его ладонь была очень близко от Ребекки, но не прикасалась к ней. Ребекка почувствовала его жест, хотя и не смотрела вниз. И прикрыла своей ладонью руку Дэвида. Их пальцы переплелись.
* * *
Июльская свадьба в деревенской церкви в Стэдвелле проходила в несколько меланхоличной атмосфере, поскольку семья невесты и жениха, да и сами новобрачные были в трауре. И все же церемонию нельзя было назвать мрачной, никто не воспринимал ее как печальное событие.
Церковь была переполнена. Прибыли гости и из других мест. Всеобщее внимание привлекали граф и графиня Хартингтон и брат невесты со своей женой. Присутствовало также множество друзей и соседей виконта, занимавших самое разное положение в обществе. Все они обрадовались, узнав, что после долгого отсутствия к ним вернулась их виконтесса.
