Кэтлин Вудивисс - Где ты, мой незнакомец?
Ленора не понимала, что происходит, но она достаточно доверяла Эштону, чтобы послушаться, не мешкая ни минуты. Она заставила кобылу перейти на галоп и пролетела мимо одного из охранников, который мчался ей навстречу, размахивая над головой руками, будто хотел напугать лошадь. Благополучно миновав его, Ленора вдруг разозлилась и погнала лошадь прямо навстречу второму охраннику, который выскочил ей наперерез. Он ждал ее приближения, но заметив, что она скачет прямо на него, слегка попятился и замер, как вкопанный. Глаза его расширились, когда он, наконец, догадался, что леди и не подумает свернуть. Похоже, она затопчет его, не задумываясь, если он немедленно не уберется с дороги! Увидев прямо перед собой оскаленную морду разгоряченной лошади, тот стремительно отпрянул в сторону, едва не попав под копыта.
Он кубарем отлетел в сторону, набрав полный рот земли и исцарапавшись в кров. Перед входом в шатер приплясывал от возбуждения Хикори, он размахивал руками, подгоняя ее и Ленора неслась во весь опор, резко натянув поводья возле входа. Старый негр помог ей спешиться, потом подхватил поводья и повел кобылу внутрь. Ленора замешкалась, не зная, стоит ли идти за ним. Но в эту минуту у шатра остановился Эштон. Малькольм скакал за ним по пятам. Как только Эштон натянул поводья, тот резко наклонился и коротким ударом вышиб его из седла. Ленора вскрикнула и отскочила, а мужчины, сцепившись, покатились прямо к ее ногам. Малькольм оказался сверху и немедленно воспользовался тем, что был тяжелее своего противника. Он придавил Эштона к земле и обхватил его ногами. Задрав Эштону подбородок, он что было сил сдавил ему горло, а другой — вцепился в волосы и резко дернул назад, надеясь сломать тому шею.
— Малькольм, прекрати! — закричала Ленора и, схватив его за руку, попыталась оторвать его от Эштона. Зарычав от ярости, он отшвырнул ее в сторону с такой силой, что Ленора покатилась по полу. Однако этого оказалось достаточно, чтобы хватка его на мгновение ослабла, и Эштону удалось высвободить руку. Он нанес Малькольму сокрушительный удар в челюсть, заставив того рухнуть на землю. В ту же минуту он уже был на ногах. Шагнув к Малькольму, который успел привстать, Эштон согнул ногу в колене и что было сил двинул его в подбородок. Голова Малькольма резко мотнулась назад, но ярость его была так велика, что он, не думая о боли, ринулся вперед. Он еще не пришел в себя, но шагнул к Эштону и вцепился в него мертвой хваткой. Его чудовищные мускулы вздулись, каждую минуту он ожидал услышать, как хрустят ребра соперника. Он сжимал его в стальных объятиях, не обращая внимания на удары, которые градом сыпались ему на плечи. Эштон задыхался. Ему казалось, что жизнь уходит из него. Откинув голову назад, он что было сил вонзил оба пальца в глаза Малькольму. От нестерпимой боли тот взвыл, отпрянул в сторону и прижал обе ладони к лицу. Воспользовавшись этим, Эштон отбросил его назад и, подняв ногу, нанес резкий удар Малькольму по ребрам. Отлетев в сторону, тот тяжело осел на пол. Слезы застилали ему глаза. Первое, что он увидел, когда зрение вернулось к нему, было испуганное, печальное лицо жены, застывшей в дверях. За ней маячил Хикори, судя по его лицу, ему тоже было не по себе. За ним маячила злополучная кобыла, из-за которой собственно все и началось. И он рванулся к ней с одной-единственной мыслью — уничтожить проклятое животное, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Заметив, как возле него блеснул металл, Малькольм резко протянул руку и схватил его. Он уже повернулся было, палец его лег на спусковой крючок, как вдруг еще один страшный удар сапогом пришелся ему по руке и пистолет с грохотом отлетел в сторону. Оглушительно прогремел выстрел. Что-то обожгло ему руку, и Малькольм, дико вопя от жгучей боли, завертелся на земле, зажимая рану, из которой ручьем хлынула кровь.
— Я ранен! — кричал он. — Эй, кто-нибудь, помогите!
Эштон склонился над ним. Потом присел на корточки возле Малькольма и рывком разорвал рукав куртки и рубашку, обнажив рану. В руке Малькольма виднелась аккуратное отверстие, из которого хлестала кровь. Внимательно осмотрев рану, он обернулся и увидел подбегавшую к нему Ленору.
— Кость не задета, — криво усмехнулся Эштон, заметив, что она упала на колени возле Малькольма. — Ничего страшного. Через пару дней будет, как новенький.
Малькольма побагровел и быстро обернул вокруг руки носовой платок, чтобы прикрыть рану. Покосившись на Эштона, он пробурчал:
— Ну да, конечно, я бы мог издохнуть у вас на глазах, а вам хоть бы что!
— Я рассчитывал увидеть кое-что посерьезнее, — отозвался Эштон. Он выпрямился и помог встать Леноре. — Промой, перевяжи, а потом советую оставить его одного — пусть бесится на здоровье! Думаю, он теперь подумает прежде, чем еще раз приблизиться к кобыле, если, конечно, — И Эштон, насмешливо изогнув бровь, взглянул на Малькольма, — если он не хочет иметь дело с шерифом.
Не обращая внимания на Ленору, которая потянулась помочь ему, Малькольм кое-как встал на ноги и заковылял к дому. А Эштон, подобрав разряженный пистолет, с улыбкой взглянул на него. «Не иначе, как перст судьбы! Иначе как случилось, что среди нас всех пуля безошибочно нашла этого дурака?»
Глава 15
Роберт Сомертон возвратился домой не один. Он привез приятеля, человека примерно тех же лет, что и он сам, и такого же любителя выпить. Всем было сказано, что Сэмюель Эванс — художник. И в самом деле рисовал он неплохо, хотя Леноре порой его рисунки и казались довольно бессмысленными. Обычно они с отцом уединялись в гостиной и накачивались виски, а Сэмюель в это время, устроившись за письменным столом, машинально чертил что-то на бумаге. В это время он обожал разглагольствовать о своей жизни, чрезвычайно богатой приключениями. Ленора только удивлялась его неуемной фантазии. Чем больше он пил, тем больше разгуливалось его воображение, тем более невероятными становились опасности, которым он подвергался, и тем быстрее летало по бумаге его перо. Он рисовал какие-то нелепые завитушки и росчерки, длинные прерывистые линии, которые больше напоминали причудливый орнамент, чем пейзаж или портрет. Похоже, ему вообще никогда не удавалось создать что-то законченное, но он зато обладал одной поистине удивительной особенностью — он мог менять почерк, причем мастерски. Ленора была просто поражена его способностями и, затаив дыхание, смотрела через плечо, как он по-разному пишет собственное имя.
— Ну вот, подумаешь! — фыркнул Роберт. — Я тоже так могу.
Сэмюель насмешливо скривился, — Ничего подобного, дорогой мой! Ты ведь даже собственное имя не способен написать так, чтобы его можно было разобрать! Так уж где тебе справиться с пером!
