Пенелопа Уильямсон - Под голубой луной
Топпер протянул к нему изуродованную руку, и Кларенс закусил нижнюю губу, чтобы не закричать.
– Он все-таки сделал это со мной, – проговорил Топпер.
– Но ты же… ты же не выполнил приказа, – заюлил Кларенс. Его голос сорвался на визг, как будто он был возмущен такой несообразительностью со стороны Топпера. Ведь это так логично – если человек не выполняет приказа, его наказывают.
Топпер приподнял молоток, как будто собирался бросить его, и Кларенс невольно вздрогнул.
– Ладно. Со Стаутом я уже поквитался – я размозжил его гнусную башку. А теперь я пришел за тобой.
Кларенс схватил со стола пистолет и направил его в грудь юноши.
– Я буду стрелять.
Топпер перевел взгляд с лица Кларенса на пистолет и обратно. Он казался немного удивленным, но отнюдь не испуганным. Несколько секунд он над чем-то размышлял, а потом улыбнулся. Однако улыбка была настолько натянутой, что не обнажила даже щербинки между передними зубами. Топпер пожал худенькими плечами.
– Я все равно до тебя доберусь, хозяин. Если не сегодня, то в какой-нибудь другой день. Я подожду. Времени у меня предостаточно. Ведь мне все равно больше нечем заняться, правда? Единственное, что я умел, – это скакать верхом…
– Тебя повесят, – сказал Кларенс. Точнее, надеялся, что сказал. Он чувствовал, что его губы шевелятся, но кровь так громко шумела в ушах, что он не слышал собственного голоса.
Топпер еще раз небрежно пожал плечами.
– Мне безразлично, что со мной сделают. У меня сифилис. Слышал про такую болезнь, хозяин? Пусть лучше завтра меня повесят, чем я буду гнить заживо несколько лет. – Нет, – продолжал он, – лучше уж так. – Топпер любовно прижал молоток к щеке. – Подумай об этом, хозяин. Я всегда буду где-нибудь поблизости, готовый расправиться с тобой в первый же подходящий момент. Как только у меня возникнет такое желание. Может быть, завтра, а? Или послезавтра. Видишь ли, хозяин, мне теперь нечего терять. А когда парню нечего терять, то ему все равно, что с ним произойдет. Единственное, что его интересует, – это месть. Но месть – плохое утешение, если ты уже на том свете, а потому лучше свести счеты еще при жизни, правда? Ведь я получаю удовольствие даже от того, как ты сейчас тут потеешь от страха.
Кларенс облизал пересохшие губы. Пистолет в его руке слегка дрожал. Одна его часть презирала этого мальчишку за отсутствие воли, а другая испытывала колоссальное, ни с чем не сравнимое облегчение, от которого хотелось плакать. Страх постепенно отступал. Но на его место пришло другое чувство – глухого отчаяния. Она мертва. А что на этом свете может иметь хоть какое-то значение, если Джессалин погибла?
Топпер засунул молоток за пояс и открыл дверь. На пороге он немного помедлил, повернулся… На сей раз его улыбка была искренней и широкой. Щербинка между передними зубами делала его моложе на несколько лет, и Топпер становился похож на озорного школьника, который успел напроказить, пока учитель выходил из класса.
– Кстати, хозяин, ты слышал новость? Его светлость, граф Сирхэй победил. Его время оказалось самым лучшим.
– Что? – Кларенс почувствовал, как его сердце на добрую минуту остановилось, а потом снова начало биться. Его тяжелые и гулкие удары пушечной канонадой отзывались в мозгу Титвелла. – Но ведь взрыв…
Топпер отрывисто рассмеялся.
– Да, взрыв для всех оказался неожиданностью. Начисто снес футов двадцать блестящих новеньких рельсов. Его светлости повезло: он проехал мимо до того, как эта проклятая штука грохнула. – Топпер еще продолжал смеяться, но его глаза стали холодными и хитрыми. «Лучше уж безумие, которое в них отражалось раньше», – подумал Кларенс. – Очевидно, железный конь оказался более быстроходным, чем ты рассчитал, хозяин. А, может быть, твой цепной пес неправильно отсчитал шаги. Он всегда был глуп, этот Стаут.
Топпер ушел. Кларенс видел захлопнувшуюся дверь, слышал щелчок замка, но ничего не воспринимал. В его голове стоял странный шум, будто тысяча ворон взмыла в воздух, громко хлопая крыльями. Она жива! Но в ту же минуту радость сменил леденящий страх.
Если жива она, значит, жив и Сирхэй!
Кларенс снова сел за стол и взял пистолет. Он повернул стул так, чтобы видеть окно. Какие-то мужчины играли в кегли на аллее, разделявшей гостиницу и конюшни. Чуть поодаль прямо на земле расположилась кучка землекопов, они пустили кувшин по кругу и, отпивая, похлопывали друг друга по спине. Между ними, толкая перед собой тележку, шныряла какая-то старуха. До Кларенса донесся запах жареных каштанов. Солнце уже коснулась вершин холмов и окрасило пшеничные поля в цвет огня, в цвет ее волос. А железные рельсы мечты Маккейди превратились в убегающую вдаль огненную ленту. Он узнает, подумал Кларенс. Обязательно узнает, кто стоит за этим взрывом. И тогда он примчится сюда и убьет меня.
Солнце село за холмы, вокруг быстро темнело. Двор внизу затих. Теперь там не было никого, кроме рычащей собаки и служанки, набиравшей воду из колодца. Лишь изредка снизу, из открытого окна пивнушки, доносились взрывы пьяного смеха.
Кларенс заметил, что со стороны Эксетера к гостинице приближается какой-то всадник. Вот он уже въехал во двор «Крукед-стафф», спешился, бросив поводья помощнику конюха. Вот вошел в двери гостиницы.
Кларенс покрепче сжал пистолет и повернулся лицом к двери.
Каблуки застучали по дощатому полу коридора, и Кларенс увидел, как ручка его двери поворачивается. Пальцы до боли стиснули рукоять пистолета. Дверь медленно распахнулась.
Кларенс посмотрел на лицо своего кузена, своего брата и нажал на курок. Его рука дернулась, и он закрыл глаза в ожидании отдачи и грохота выстрела. Но ничего не произошло: Маккейди продолжал идти прямо к нему. У Кларенса потемнело в глазах. Он даже испугался, что потеряет сознание. Маккейди подошел, забрал у него пистолет, и Кларенса бросило в дрожь.
Кузен наметанным взглядом солдата критически осмотрел пистолет, цыкнул, покачал головой и заговорил с Кларенсом тоном, каким обычно говорят с новобранцами.
– Клари, Клари… Порох-то сырой. Дуло заржавело. Я еще удивляюсь, как тебе не оторвало руку.
– Клянусь, я ничего о ней не знал! – просипел Кларенс. Горло саднило от панического страха. – Я не знал, что ты взял ее вместе с собой на «Комету». Клянусь, Мак, клянусь, не знал. Я бы ни за что на свете не причинил ей никакого вреда. Ни за что.
Маккейди насмешливо приподнял бровь, но ничего не сказал. Придвинув ногой свободный стул, он сел по другую сторону стола. Кларенс, как завороженный, следил за тем, как обожженные паром, но все равно изящные руки его кузена ловко орудуют шомполом, извлекая из пистолета порох и неиспользованную пулю.
