Тереза Медейрос - Озорница
Из-за двери осторожно выглянул Николас.
— Ударь меня! — скомандовала Эмили одними губами.
Джастин крепче сжал ее в объятиях, и чувствовалось, что в данную минуту он утратил нить игры и действительно не знает, как поступить.
— Не говори глупостей, — зло прошипел он.
Эмили забилась в его руках, изображая отчаянное сопротивление, впилась острыми ногтями в мощные бицепсы, приложила рот к уху герцога и потребовала:
— Ударь меня, черт возьми!
— Ах ты дрянь! — поднял голос хозяин Гримуайлда. — Я научу тебя слушаться старших! — Моля глазами о прощении, он замахнулся и влепил девушке звонкую пощечину.
Эмили ощутила лишь легкий ветерок, потому что Джастин едва притронулся к ее щеке и одновременно хлопнул другой ладонью по стене, имитируя звук пощечины. Однако при этом у девушки, якобы от обиды, выступили слезы на глазах, и тогда лицо герцога сразу стало такое жалостливое, что сомнений быть не могло: по части актерского таланта герцог в подметки не годится своей подопечной. Если бы Ники мог увидеть сейчас его лицо, продолжать представление было бы бессмысленно. Спасая положение, Эмили рванулась из объятий Джастина и чуть не угодила в руки Николаса, внимательно наблюдавшего за этой драматической сценой. Он не сразу сумел согнать с тонких губ торжествующую злую усмешку, но быстро сообразил, что от него требуется, и негодующе вопросил:
— Послушай, приятель, а что здесь, собственно говоря, происходит? В чем дело?
Джастин прошел мимо, не удостоив бывшего компаньона ответом, а Эмили с разгона бросилась в объятия Салери. Бормоча приличествующие случаю слова утешения и сочувствия, он провел девушку к кушетке возле окна. Эмили разыграла бурную сцену взбудораженной и незаслуженно оскорбленной невинности, демонстрировала, какого труда ей стоит совладать со своими эмоциями, охала, ахала, горестно вздыхала, вытирала ладонью слезы и звучно сморкалась в белоснежную манишку Николаса. Ему потребовалось применить силу, чтобы оторвать безутешную девицу от груди и спасти свой наряд, после чего он вынул из кармана носовой платок и стал навязывать его Эмили. С лица Салери не сходила брезгливая гримаса.
— Простите меня, бога ради, — сказала Эмили и, прижав к носу платок, использовала его по прямому назначению, хотя изначально он явно был призван лишь украшать наряд хозяина. — Никак не предполагала, что вы можете стать свидетелем столь безобразной сцены. Еще раз простите, что так случилось.
— Все, что мне довелось увидеть, лишь подкрепляет мои наихудшие подозрения, — напыщенно заявил Николас, стараясь придать своему лицу выражение глубокого сочувствия и благородного негодования одновременно. — Если раньше мне казалось, что без этого можно обойтись, теперь, после того как я стал невольным свидетелем непристойной выходки вашего опекуна, у меня просто нет иного выхода.
Из внутреннего кармана Николас неожиданно извлек небольшой пистолет, при виде которого у Эмили по-настоящему задрожали руки. Салери разогнул ледяные пальцы девушки и вложил оружие в ее ладонь.
— Дорогая моя, — торжественно изрек Салери, как обычно, выговаривая эти два слова по-итальянски, — прошу вас принять мой скромный дар. Теперь вы сможете, если понадобится, постоять за себя и дать отпор этому сумасшедшему. Не бойтесь ничего. Ни один судья в этой стране не посмеет осудить вас, если вы убьете Джастина. Он безумен и опасен для окружающих.
Эмили не могла отвести глаз от крошечного пистолета, сознавая, что эта «игрушка» способна сразить наповал даже самого сильного мужчину. Отделанная перламутром рукоятка лежала в руке, будто была для нее создана.
— Владейте на здоровье, — пожелал Николас, загибая пальцы Эмили вокруг рукоятки пистолета. — Уверяю вас, ваш батюшка на моем месте поступил бы точно так же.
Эмили подняла на него глаза, будто завороженная сочувствием и искренним желанием помочь, светившимися в его взоре. Немой разговор грубо прервал оглушительный вопль, прозвучавший в сумрачных глубинах Гримуайлда.
— Думаю, мне пора уходить, — заспешил Ники. — Если позволите, завтра я снова зайду. Будьте настороже и строго следуйте моим советам.
— Обязательно, — пообещала Эмили. Встала, сделала шаг и замерла. Она вела себя как зомби. — Николас, одну минутку! — позвала она, когда гость уже повернулся к ней спиной.
Салери вопросительно уставился на девушку.
— Вы забыли носовой платок, — напомнила Эмили, размахивая мокрой тряпицей.
Гость попытался изобразить благодарственную улыбку, но не получилось; он брезгливо взял платок двумя пальцами, вынес его в коридор и сунул в цветочный горшок возле вешалки.
Проводив глазами Салери, Эмили разжала ладонь и стала изучать его подарок. Семь лет назад из подобного оружия был убит Дэвид, ее отец, положив конец счастливой поре ее жизни.
За спиной послышались шаги, и девушка быстро сунула пистолет в карман платья. Развернулась и увидела Джастина.
— Что он сказал тебе?
— Ничего, — ушла от ответа Эмили. — Ничего существенного.
Она попыталась пройти мимо, но Джастин взял ее за плечо, посмотрел в глаза.
— Обманываешь, — убежденно сказал он. — Хотелось бы знать почему.
— Оставь меня в покое, пожалуйста, — взмолилась девушка. — Мне надо побыть одной, я жутко устала. — В глазах герцога читались боль и сострадание, смотреть на него было выше сил, и Эмили вырвалась, почти побежала прочь.
Она понимала, что в этом спектакле ей предстоит сыграть самую опасную роль, о чем теперь постоянно напоминал крошечный пистолет, оттягивавший карман платья и немилосердно колотивший ее по бедру, пока Эмили поднималась вверх по лестнице в свою комнату.
Джастин чувствовал, что с каждой минутой, с каждым днем Эмили неумолимо ускользает от него, но ничего не мог с этим поделать. Ежедневно в Гримуайлде появлялся Ники, они уединялись и вели долгие беседы, сидели рядышком, как влюбленные, перешептывались и весело смеялись, но моментально замолкали, если герцог входил в комнату, при этом девушка смотрела на опекуна холодно и подозрительно. Она перестала пересказывать ему содержание своих разговоров с Салери, вообще не делилась с ним, будто утратила всякое доверие. «Неужели она готова поверить злобным измышлениям Ники?» — не раз спрашивал себя Джастин и продолжал мучиться в поисках ответа. Он по-прежнему играл роль сумасшедшего, временами впадая в ярость, а в другие дни изображая безумное веселье, и с каждым днем все больше входил в свою роль. Иногда возникало ощущение, что он уже не разыгрывает безумца, а в самом деле стал им.
Члены семьи и слуги старались обходить его стороной, принимая поведение хозяина Гримуайлда за чистую монету. Только в глазах матери мелькало сомнение, она отказывалась поверить в безумие сына, а когда он играл особенно убедительно, на ее лице читалось невыносимое страдание. В таких случаях у него появлялось искушение довериться ей, поплакаться и поведать все как есть, но каждый раз верх брала гордыня, желание своими силами довести дело до конца. Но более всего Джастин терзался подозрением, что теперь ему приходится бороться в одиночку, хотя не мог поверить, что Эмили способна с такой легкостью переметнуться на сторону врага. Она больше не приходила к нему по ночам, и герцог до рассвета метался по огромной спальне, как тигр в клетке. В отчаянии он не знал, что еще предпринять, а потом решил расширить круг своей деятельности и начал собирать информацию о деловых операциях Салери.