Роберта Джеллис - Роузлинд (Хмельная мечта)
Джоанна предложила Элинор помочь одеться перед свадьбой, но в последний момент ее и других фрейлин вызвали к королеве. С помощью горничных Элинор облачилась в белую шелковую тунику и верхнее платье зеленого цвета. У нее не было времени подготовить более изысканный наряд, да это было бы и не к месту в данной ситуации. На фоне ее полного неведения о состоянии Саймона появилось светлое пятно, которое, однако, не порадовало ее так, как могло бы. Дело в том, что, когда священник принес подписанный Саймоном брачный контракт, он принес для Элинор богатую нить изумрудов, обрамленных в золото. Это был бесценный дар, но к нему не прилагалось никакого послания, чтобы обрадовать измученное сердце страдающей девушки. Когда на землю опустились сумерки, Элинор одна, без сопровождения, прошла в часовню, туда, где ей суждено было расстаться со своей свободой и вверить свою жизнь человеку, который сейчас уже казался ей чужим.
Это была невеселая свадьба. Невеста и жених, казалось, были охвачены ужасом от всего происходящего, их лица были белы, как мел, и они едва шевелили губами, отвечая на вопросы священника. Король был мрачнее тучи, бросая сочувственные взгляды на Саймона и в душе сожалея о том, что теряет одного из своих самых преданных вассалов. Королева так громко всхлипывала во время церемонии, что иногда даже заглушала ответы новобрачных. Леди Джоанна горько шутила о том, что будет связана по рукам и ногам, предвидя то, сколько хлопот будет у нее с Беренгарией в последующие дни.
Церемония первой брачной ночи была такой же натянутой, как и свадьба. Во дворце для новобрачных была отведена комната, но у Элинор не было ни сил, ни желания украсить ее. Дворец не был ее домом, и, в любом случае, Саймону не понравятся эти расшитые золотом покрывала, и портьеры, и усыпанные бриллиантами сосуды для омовения. Более того, если бы она купила все эти роскошные вещи, потом ей пришлось бы продать их себе в убыток. Думая о том, что на дорогу домой им потребуются деньги, Элинор не собиралась тратить ни пенни на бесполезное красивое зрелище.
В необычной тишине, а, как правило, церемония раздевания вызывала непристойные жесты и комментарии, рыдающая королева и разъяренная Джоанна раздели Элинор, которая обнаженной предстала перед королем и несколькими присутствующими прелатами. В соблюдении этих формальностей не было никакой необходимости: у Элинор не было никаких физических изъянов. Даже если бы у нее был горб и ослиные копыта, ее муж не отказался бы от такой богатой невесты. Король и архиепископ Бевуа раздели Саймона. Королева отвернулась, но другие свидетели внимательно уставились на Саймона. Была вероятность того, что невеста может отказать жениху. Все сошлись во мнении, что, если бы так случилось, отказ не был бы вызван физическими недостатками, хотя тело Саймона было изборождено швами и шрамами, полученными в сражениях и турнирах. Его тело было сплошь покрыто светлыми и седыми волосами, которые контрастировали с местами шрамов, где волосы не росли, и кожа была нежно-розовой. Но, что самое удивительное, волосы на лобке были огненно-рыжего цвета! Это вызвало определенные комментарии во время этой ужасной получасовой процедуры. Архиепископ Бевуа, который впервые видел Саймона обнаженным, заметил, криво усмехаясь, что языки пламени ада знали, где им разгореться.
Король нетерпеливо подтолкнул Саймона к огромной кровати. Для него не было неожиданностью увидеть Саймона обнаженным после того, как в течение более чем двух лет он делил с ним кров – во дворце или в палатке.– На мой взгляд, они оба совершенны, – провозгласил король.– Я свидетельствую, и все мы свидетельствуем, что ни у леди Элинор Дево, ни у сэра Саймона. Леманя нет физических недостатков, которые явились бы причиной считать их брак невозможным.
Саймон и Элинор легли на кровать, полог опустился, и свидетели, наконец, оставили их в покое. Саймон закрыл глаза и облизал пересохшие губы. Сейчас он объяснит ей, как получилось так, что он принял ее самопожертвование. Сегодня утром, вместо того, чтобы поехать к Тамплиерам, он бродил целый день и думал о том, что делать, и, кажется, нашел решение.
– Элинор, – начал он.
Его голос прозвучал резко в тишине комнаты. Элинор вскочила, как испуганная газель, и разрыдалась. Для Элинор не было секретом то, что должно произойти, и ее не обидел грубый юмор на церемонии раздевания, но она почувствовала оскорбление в холодном, безразличном заключении короля и пожилых прелатов, которых он призвал в качестве свидетелей. А теперь еще и Саймон сердится на нее неизвестно почему.
– Что не так? Что случилось? – запричитала Элинор, обвивая руками шею Саймона.– Почему ты не такой, как прежде? Почему ты так изменился?
Ему следовало бы ответить ей, что он не изменился, что он такой же, как прежде, но вместо этого близость Элинор, прижавшейся к нему всем телом, вызвала в нем такой бешеный приступ желания, что эта страсть лишила его голоса и рассудка. Он заставил ее лечь и впился губами в ее губы. Элинор извивалась и корчилась под тяжестью его тела, но он знал, как сделать женщину послушной его желанию.
– Ты не откажешь мне, – прорычал он.
– Я убью тебя, – завизжала она.
Саймон рассмеялся и вновь закрыл ей рот долгим поцелуем. Он вложил в этот поцелуй все: любовь, страсть, желание. Элинор уже не так сильно сопротивлялась. Саймон отодвинулся немного в сторону и принялся ласкать Элинор. По ее телу пробежала дрожь, но она больше не предпринимала попыток вырваться из объятий Саймона. Его рука скользнула по ее телу вверх и нащупала грудь. Элинор задохнулась и дернулась под ним, но это не было движением протеста. Коленом Саймон осторожно раздвинул ей ноги. Элинор приоткрыла рот от возбуждения. Саймон немного приподнялся, опираясь на локоть и колено, и провел рукой по лону Венеры.
Когда он вошел в нее, она негромко вскрикнула. Саймон выждал немного, и, привычно изогнувшись, впился губами в нежный розовый сосок. Элинор вновь вскрикнула и дернулась. Саймон мягко сделал несколько движений, посасывая ее грудь в такт этим движениям. Элинор задохнулась от возбуждения, нервно дернулась раз, другой, а затем вошла в ритм его движений и ответила на них своим телом. Чуть позже, к счастью, не слишком поздно для Саймона, который, уже обливался потом, с трудом сдерживая себя, из ее груди вырвалось несколько конвульсивных стонов. Саймон буквально вжался в нее – раз, два, три, – его сдавленные стоны удовлетворения раздались над ее вздохами боли, – и он затих.
Наступила тишина. Мозг Саймона пронзила страшная мысль. То, что он сейчас сделал, было равносильно изнасилованию своей собственной жены. Эта мысль так парализовала его, что, когда Элинор слабо оттолкнула его, он был не в состоянии двинуться.
