Кэтлин Вудивисс - Волк и голубка
Гвинет брезгливо оглядела брата, но больше не удостоила его ни единым словом и продолжала ужинать молча. Вулфгар, отмахнувшись от сестры, как от надоедливого насекомого, повернулся к Эйслинн. Хейлан принесла им еду, старательно пряча при этом взгляд, чтобы скрыть покрасневшие от слез глаза. Ужин прошел в дружеской перепалке и добродушных шуточках. После нескольких чаш эля к ним подсел Суэйн и весело объявил:
— Охо-хо, господин, если в мои дряхлые годы мне и следует найти девушку понежнее и поуступчивее, вроде Глинн, то лишь потому, что на твоем примере я увидел, как глупо гоняться за женщиной с твердым, решительным характером!
Зал взорвался оглушительным хохотом. Викинг поднял рог с элем и с улыбкой отсалютовал рыцарю:
— Долгой вам жизни вдвоем, Вулфгар. И счастливой!
Вулфгар одобрительно хмыкнул и осушил свою чашу одним глотком. Веселье продолжалось, но уже не столь бурное, как вчера, особенно когда Милберн предложил Болсгару сыграть в шахматы. Мужчин немедленно окружили зеваки, а Эйслинн, наклонившись к Вулфгару, сжала его руку.
— Если позволишь, я навещу мать. Очень беспокоюсь за ее здоровье.
— Конечно, Эйслинн, — киннул он и встрсвоженно добавил: — Будь осторожна.
Она приподнялась на цыпочки и поцеловала мужа в щеку. Он не отрывал от нее нежного взгляда, пока Эйслипн разыскивала плащ и направлялась к выходу, и лишь потом присоединился к своим людям. Хейлан, закусив губу, наблюдала за Вулфгаром, но подошедший Керуик издевательски ухмыльнулся:
— Хозяйка Даркенуолда, значит? Кажется, ты слишком рано задрала нос, Хейлан.
Вдова злобно уставилась на него и, прошипев совершенно не подобающее леди ругательство, начала помогать Мидерд убирать со стола.
Эйслинн, как и прежде, пробиралась в темноте к хижине Майды, но теперь с другой целью. Не постучав и не окликнув мать, она распахнула дверь. Майда сидела на постели, тупо уставившись в умирающий огонь, но, узнав позднюю гостью, вскочила и принялась осыпать дочь упреками:
— Эйслинн! Почему ты предала меня? Наконец у нас появилась возможность отомстить…
— Прекрати нести вздор! — гневно перебила Эйслинн. — И хорошенько запомни мои слова. Даже твой меркнущий разум должен хотя бы на мгновение проснуться! Впрочем, боюсь, твое безумие такое же притворное, как твое вечное нытье.
Майда огляделась, словно пытаясь отыскать, куда лучше спрятаться, и уже открыла было рот, чтобы возразить, но Эйслинн в бешенстве откинула с головы капюшон и надвинулась на мать.
— Выслушай меня! — повелительно прикрикнула она. — И придержи язык! — И уже мягче, но так же отчетливо объяснила: — Если бы тебе во имя мести удалось убить норманнского рыцаря, и особенно Вулфгара, друга Вильгельма, кара была бы быстрой и страшной. И первой пострадала бы я. Никто не поверит, что я не была с тобой в сговоре! Меня раздели бы догола и распяли на дверях Даркснуолда! А ты плясала бы в веревочной петле на виду у всего Лондона! Ты не желаешь думать об этом, поскольку помешалась на мести!
Майда покачала головой и начала ломать руки, но Эйслинн, шагнув вперед, схватила мать за плечи и начала трясти, пока глаза старухи не вылезли из орбит.
— Запомни сказанное мной, потому что, если мне придется вбивать в твою голову смысл моих слов пинками, я не остановлюсь и перед этим. — На глазах Эйслинн выступили слезы, прелестные губы горько скривились. — Ты немедленно перестанешь досаждать норманнам! Вильгельм король, и вся Англия принадлежит ему. И за все, что бы ты ни сделала против чужеземцев, каждый честный сакс обязан сдать тебя властям.
Эйслинн разжала руки, и Майда рухнула на постель, испуганно уставившись в мрачное лицо дочери, Эйслинн нагнулась пониже и громко добавила:
— Если не хочешь задуматься над сказанным, тогда запомни: Вулфгар — мой муж, и если причинишь ему зло, я отвечу тем же. Если же убьешь его — знай, ты убила моего избранника, и я сама прикажу, чтобы с моей матери заживо содрали кожу, а потом повесили на крепостной стене. Я посыплю голову пеплом и оденусь в лохмотья, и пусть все видят мою скорбь. Пойми же, я люблю его!
При этих словах глаза самой Эйслинн широко раскрылись. Она охнула от удивления, но еще раз повторила, куда с большей нежностью:
— Да, люблю. И знаю, что он по-своему тоже неравнодушен ко мне и когда-нибудь обязательно полюбит. Мать, в моем чреве растет твой внук, и я не позволю тебе осиротить его! Когда ты вновь обретешь разум, я буду рада принять тебя, но до того не смей угрожать Вулфгару, иначе я сделаю все, чтобы тебя изгнали на край земли. Ты хорошо усвоила все, что я сейчас говорила?
Она зловеще нахмурилась. Плечи Майды бессильно опустились. Старуха кивнула и безнадежно понурила голову.
— Вот и ладно, — смягчилась Эйслинн.
Она хотела сказать что-то еще, хотя бы немного утешить мать, но понимала, что Майда сочтет это скорее всего отпущением всех грехов.
— Я буду присылать тебе еду и дрова. А пока спокойной ночи.
Девушка тяжело вздохнула и направилась к двери, гадая, как исковерканный разум Майды воспримет все, что произошло сейчас.
Эйслинн вошла в дом и немедленно оказалась возле Вулфгара, наблюдавшего за игрой. Муж улыбнулся ей и, обняв за плечи, вновь повернулся к игрокам.
На землю пришла настоящая весна, но из миллиона цветов прекраснейшим была Эйслинн. Она поражала своей красотой всех, особенно мужа, и наслаждалась своим новым положением жены Вулфгара и хозяйки дома. Эйслинн серьезно относилась к своим обязанностям, не задумываясь употребляла власть там, где возникала необходимость, особенно если Гвинет, как всегда, кого-то пыталась несправедливо наказать. Ее советы были настолько дельными, что даже горожане приходили к ней со своими бедами и спорами. Болсгар поражался ее мудрости, но когда сказал об этом, Керуик лишь кивнул и улыбнулся, давая понять, что и без того прекрасно все знал. Эйслинн постоянно заступалась за своих людей, боявшихся обратиться к свирепому норманнскому рыцарю, однако когда Вулфгар выносил приговор, не вмешивалась и не противоречила. Молодая хозяйка дома лечила больных и раненых и много раз выезжала с мужем в Креган. если требовалась помощь.
Прелесть и изящество Эйслинн радовали взор, и люди, замечавшие ее любовь и доверие к мужу, стали меньше страшиться господина. Теперь они не так трепетали перед ним, а некоторые, самые храбрые, даже осмеливались вступить в беседу и удивлялись, видя, что он прекрасно понимает крестьян и их нужды. Они больше не думали о нем как о враге и завоевателе и считали Вулфгара рачительным, разумным господином.
Вулфгар первым осознал, как ему повезло получить такую жену. Он был поражен происшедшей в ней переменой. И подумать только, что для этого оказалось достаточно нескольких обетов, произнесенных перед священником! При одном прикосновении его руки она раскрывала ему свои объятия, теплая, желанная и нежная, отдаваясь ему безудержно и самозабвенно. Он все меньше и меньше задерживался в зале после ужина и рано поднимался к себе, где мог наслаждаться обществом жены и страстными любовными играми. Зачастую ему было вполне достаточно наблюдать за ней. Вид жены, ловко работавшей иголкой и обычно мастерившей одежду для него и ребенка, почему-то неизменно утешал и дарил покой.