Сюзанна Кирсли - Забытая история любви
Росс показал мне его во время нашей экскурсии. Мы обошли его кругом по чистой гравийной дорожке, проложенной между идеально ровным газоном и клумбами, чтобы посмотреть на гербы, высеченные над главным входом. Признаюсь, я тогда почти не слушала его рассказ, отметила только про себя, что это были гербы лэрда и его второй жены, с которой он, судя по всему, прожил счастливую жизнь, что натолкнуло меня на мысли о повторных браках.
И в этом, я знала, заключалась моя главная загвоздка.
Мне нужно было каким-то образом снова выдать замуж Софию, что она сделала в реальной жизни, но я не могла представить, как София могла быть счастлива не с Мори, а с кем-то другим. Я боялась, что, когда начну писать, выяснится, что она не быласчастлива со своим вторым мужем, что она вышла за моего предка, только чтобы обезопасить свою жизнь, или чтобы выбраться из Керкубри, или преследуя какие-то другие практические цели. Я боялась, что, начав писать об этом, увязну и так и не смогу придумать счастливый конец. Я не могла менять то, что случилось в действительности. Даже ради того, чтобы ублажить Джейн.
Просто-напросто это выглядело бы неправдоподобно.
Вот почему я сейчас беспокойно расхаживала по комнате, не в силах заставить себя приняться за работу. До сих пор у меня не случалось творческих кризисов, но иногда, когда я приближалась к сцене, которая мне не нравилась, мне было трудно приступить, и соединить Софию с Дэвидом было даже тяжелее, чем убить Мори. Мое подсознание, догадываясь, что нам предстоит, искало любой повод, чтобы оттянуть начало работы.
Какая-то часть меня порывалась просто выключить ноутбук, лечь спать и выбросить беспокойные мысли из головы, и я, пожалуй, так и поступила бы, если бы у меня в голове вдруг не зазвучал голос Софии, тихий, но настойчивый.
Она уже произносила раньше эти слова, когда, покидая Слэйнс, прощалась с Кирсти. И хотя в тот раз она говорила о своем детстве, я верила, что в этой комнате, здесь, в этом месте, ее слова означали нечто большее. Они были подобны легкому толчку в плечо, как будто кто-то побуждал меня браться за работу.
«В Керкубри я не страдала», — напомнила она мне.
«И что мне остается делать, — подумала я, — кроме как поверить ей на слово?»
XXII
После первого месяца София перестала считать дни, все равно они почти не отличались друг от друга и были наполненными одними и теми же однообразными, скучными событиями: молитва, шитье, рассудительные беседы. Лишь воскресенья выбивались из их череды, ибо для Софии, впервые оказавшейся среди пресвитериан, они стали довольно утомительными: ранний подъем для молитв, в десять — поход в церковь, короткий отдых дома со скудным обедом из хлеба и яиц, чтобы в два часа снова быть в церкви, где нужно было весь день слушать проповеди. После этого она так уставала, что не получала никакого удовольствия от позднего ужина и даже не могла принимать полноценного участия в вечерних молитвах и последующем пении, после которых она наконец могла подняться в свою спальню.
Графиня Эрролл, хотя и была женщиной набожной, воскресенья проводила в истинно епископальных традициях: за утренней службой следовал богатый обед, такой, что стол ломился от яств, и у всех обедавших возникало желание провести остаток дня в ленивом безделье.
Именно по воскресеньям София скучала по жизни в Слэйнсе больше всего, и хотя Керры, обитатели дома, в котором она сейчас жила, были с нею очень добры и приветливы, по воскресеньям ее охватывала грусть. Как она ни пыталась скрыть это, ее чувства, наверное, проступили у нее на лице, когда она присоединилась к семейству, поглощающему за столом холодный обед, потому что миссис Керр долго наблюдала за ней и наконец сказала:
— София, я боюсь, что после жизни на севере тебе у нас совсем скучно. Мне рассказывали, что граф Эрролл и его мать люди весьма деятельные.
Софии нравилась миссис Керр, женщина с приятным лицом, почти на десять лет моложе своего мужа. Мистер Керр же, человек мягкий и учтивый, часто пребывал в мрачном расположении духа, что, впрочем, пока еще не передалось его жене, и поэтому на ее лице улыбка появлялась чаще. В отличие от матери ее мужа, миссис Керр старшей, которая, хотя временами и являла удивительную остроту разума, в целом на мир смотрела без одобрения.
Старшая из женщин, не поднимая глаз, промолвила:
— Думаю, госпожа Патерсон, как любая порядочная женщина, рада покою после столь долгого и мучительного пребывания в таком доме, как Слэйнс.
— Мама! — укоризненно вставил ее сын.
— Не указывай мне, мой мальчик. Ты ведь прекрасно знаешь мое мнение об этой безрассудной идее вернуть короля и о тех, кто продолжает в это верить. И о тебе в том числе, — попрекнула она сына и так выразительно посмотрела на него, что тот сник. — Запомни мои слова, сейчас он может пообещать, что не станет вмешиваться в нашу религию, но как только его нога ступит на шотландскую землю, он запоет по-другому. Он папист, а папистам нет веры.
Мистер Керр заметил, что скорее поверит паписту, чем англичанину.
— Смотри, как бы потом не пожалеть, — отрезала его мать и повернулась к Софии. — А что выдумаете об этом, госпожа Патерсон?
Но София прожила в кругу этой семьи уже три месяца, и заманить в ловушку ее было не так-то просто.
— Боюсь, что я слишком мало встречалась с папистами. А с англичанами и подавно.
Старшая миссис Керр, не удержавшись, поджала губы, что выдало ее неудовольствие.
— Что ж, значит, вам повезло. — Впрочем, на Софию она посмотрела с интересом. — Скажите, а как вы попали в Слэйнс? Герцогиня Гордонская рассказывала, что вы родом из наших краев и выросли недалеко от Керкубри. Что же заставило вас так далеко уехать от дома?
— Я родственница графини Эрролл. — София произнесла это с гордостью и, несмотря на усталость, даже расправила плечи и спину. — И приехала туда по ее приглашению.
— Вот оно что. А почему вы вернулись?
София ощутила ставшую уже знакомой тянущую боль в сердце. Хорошо, что она научилась не подавать виду. Ложь далась легко:
— Я решила, что уже достаточно времени провела на севере.
Мистер Керр кивнул.
— Кажется, я припоминаю, что герцогиня Гордонская говорила, будто вы захотели вернуться в родные места.
Младшая миссис Керр задумалась.
— А герцогиня не папистка?
— Герцогиня Гордонская, — строго произнесла ее свекровь, — женщина выдающаяся, и в душе, я уверена, она — пресвитерианка.
София после приезда часто слышала о герцогине. Она не забыла, что полковник Хук тоже упоминал о том, что переписывается с ней. Герцогиня, несмотря на свою католическую веру, заслужила доверие и немалое уважение великих вождей западных графств, этих пламенных пресвитерианцев, которые ненавидели унию не меньше якобитов и подумывали о том, чтобы присоединить свои силы к борьбе за шотландскую корону против англичан. Живя в Эдинбурге, она исполняла роль посредника, хотя прекрасно знала, что за ней пристально следят шпионы королевы Анны и гораздо менее заметные люди герцога Гамильтона.
