Паулина Гейдж - Дворец наслаждений
Письмо было подписано самим Рамзесом и запечатано его печатью.
Я долго смотрела на папирус. Затем яростно отшвырнула его в сторону и упала на ближайший стул.
— Это какое-то безумие, — еле выговорила я. — Ты злой человек, Гуи. Как ты это сделал?
Он присел на корточки рядом со мной. От него исходил слабый запах жасмина. Я закрыла глаза.
— Поверь, я не имею к этому странному решению никакого отношения, — быстро заговорил он. — В ту ночь, когда ты пришла в мою комнату, а потом говорила со мной, я понял, что теперь нам, то есть мне, Паису, Гунро и остальным, уже не спастись. Я пошел прямо во дворец и во всем сознался. Я думал, что Рамзес немедленно бросит меня в темницу. Что он и сделал. Я также ждал, что меня будут судить вместе с остальными, но этого не произошло.
— Это должно было произойти! — крикнула я. — Я была там, Гуи! Я не покинула гарем до тех пор, пока не умерли Гунро и твой брат! Я знаю, как они страдали. Ты был виновен не меньше, чем они. Почему же ты жив? По какому праву? Если бы в тебе оставалась хоть капля чести, ты умертвил бы себя!
— Ах да, — тихо сказал он. — Честь. Но мы ведь оба с тобой знаем, как мало у меня этой сомнительной добродетели, не правда ли, Ту? Что значит честь по сравнению с радостями жизни? Ты же лучше других знаешь, что счастье просто жить перевешивает любые доводы. Подумай, ведь в течение семнадцати лет у тебя не было ничего, кроме простейших инструментов, необходимых для выживания.
— Верно, уж ты об этом позаботился, — прошептала я. — Продолжай.
— Меня привели к фараону и принцу незадолго до суда. Рамзес сказал мне, что страстно желает — так и сказал: «страстно желаю», — чтобы всю свою оставшуюся жизнь я посвятил тебе. Он сказал, что знает, что, хотя твое тело и принадлежало ему, твое сердце было отдано мне и что именно я был его господином и повелителем. Потом он сказал, что не хочет, чтобы ты всю свою жизнь горевала обо мне. Наверное, он знал твое сердце лучше, чем ты сама.
Я резко встала и принялась ходить по комнате.
— Самонадеянный ты человек, — с горечью произнесла я. — Самодовольный, гордый, высокомерный. Ты полностью положился на милость царя, верно? Ты рассказал ему все, что знал, в обмен на свою жизнь. А ему было приятно видеть, что ты полностью уничтожен. В конце концов, ты же был его лекарем и много чего о нем знаешь. И он продолжал любить тебя и доверять даже после того, как ты его предал. Но ему нужно было наказать тебя. Отпустить тебя он не мог, равно как и казнить. Тогда он предоставил все решать мне. Трус! Я вас обоих ненавижу, а тебя больше всего! Рамзес умирает, на этот раз без моей помощи, так что ты тоже можешь умереть. Здесь ты мне не нужен. Убирайся. Убирайся и выполни условие вашей глупой, злой сделки!
И я показала рукой на лежащий в углу папирус.
Гуи стоял, заложив руки за спину, и хмуро смотрел на меня.
— Все было не так, Ту, клянусь тебе. Ты несправедлива к Рамзесу. Если твое решение окончательно, я почту за честь покориться, но выслушай меня перед тем, как приговорить к смерти.
Я угрюмо кивнула:
— Говори, что хочешь. Но помни: я больше не та невинная девочка, которая внимала каждому твоему слову, Гуи.
— Я помню. Я многое помню, — мягко сказал он. — Я помню, как впервые увидел тебя, голую и мокрую, когда, умирая от страха, ты стояла в моей каюте, но в твоих глазах была решимость. Я помню ту ночь, когда ты меня поцеловала, и мне так хотелось ответить на твой призыв, схватить тебя в объятия, и пусть бы рушились все наши планы. Я помню твой запах, когда ты склонялась ко мне, рассматривая, что я делаю с травами. Но лучше всего я помню темный сад, когда ты в отчаянии прибежала ко мне и мы стали думать, как убить фараона, а потом ты отдалась мне, и мы наслаждались друг другом не с нежностью, а с жадным восторгом, приходя в возбуждение от того, что нам предстоит сделать.
Гуи замолчал, и я заметила, что впервые ему трудно говорить, словно он начал забывать слова. Неужели и это было игрой?
— Ты изменилась, Ту, но ведь и я изменился, — осторожно продолжал он. — Мои планы провалились, исчезли под грузом времени. Египет по-прежнему процветает. Рамзес выжил, чтобы умереть своей смертью, его сын станет новым славным фараоном. Я же потерял единственное, что любил и что могло сделать меня счастливым. Я научил тебя жить, Ту. Я завладел твоим разумом и твоим сердцем, намеренно и бездушно, но я не знал, что и ты завладела мной. Когда тебя изгнали в Асват, я подумал, что смогу так же изгнать тебя и из своих мыслей, что наша злосчастная связь закончилась и я скоро о тебе забуду. — Он печально улыбнулся, и на этот раз я заметила в его глазах неподдельную боль. — Я ждал этого семнадцать лет, я стремился к этому. Когда Паис пришел ко мне с твоими записками, я понял, что получил последний шанс забыть о прошлом. Мы решили, что вы умрете, ты и Камен. Паис особенно настаивал на этом, поскольку под угрозой находилась и его собственная жизнь, я же хотел только одного — избавиться от мучительного призрака. Я обманывал себя до тех пор, пока не встретился с тобой ночью в своей спальне, в ту самую ночь, когда я бросился во дворец в надежде, что Рамзес прикажет казнить меня на месте. Тогда я уже понял, что никогда не смогу тебя забыть, что навеки запутался в своих собственных сетях. Я не хотел больше жить. И если сейчас ты меня выгонишь, я приму смерть с благодарностью. Странно, не правда ли? Я люблю тебя.
— Ты снова пытаешься спасти себя, — сухо заметила я. — Поздно говорить о любви, Гуи. У тебя всегда было только одно божество — твоя жизнь.
— Верно, — искренне ответил он. — Но я больше не хочу жить любой ценой. Мы с тобой две половинки одного целого, Ту. Так было всегда. Я не прошу тебя возвышать меня. Согласно воле фараона я твой слуга, в полном смысле этого слова. Ты вольна делать со мной что хочешь.
«О боги, — с отчаянием думала я, когда мы с Гуи стояли друг против друга в прелестной маленькой комнатке. — Что мне делать?»
«А что бы ты хотела сделать? — насмешливо спросил меня внутренний голос. — Ты хочешь отомстить? Позвать Камена, арестовать Гуи, и пусть его накажут так же, как Паиса и Гунро? Или тебе хочется видеть, как он будет пресмыкаться перед тобой, выполнять любое твое желание, только бы ты не выгнала его вон? Или же ты хочешь любить его радостно и свободно, как было в дни твоей юности, пока на пути вашей любви не встали твоя жадность и его холодный расчет?
Но можно ли так просто забыть о прошлом, в котором было столько лжи, боли, пустых мечтаний и разрушенных надежд? — продолжала я думать. — Могут ли признания в любви заглушить шепот обиды, горя и утраты доверия, который звучал во мне все семнадцать лет ссылки и наполнял собою каждую ночь в моей грязной лачуге в Асвате? Как могу я заглушить те страшные воспоминания, которые так и стоят в моей памяти, заставляя сердце сжиматься от страха? Это все равно что вернуть мою утраченную девственность. Неужели Гуи лжет и на этот раз? Сможем ли мы хоть когда-нибудь доверять друг другу?»
