Элизабет Чедвик - Алый лев
— Сир, — Вилли плотно сжал губы, поклонился и поспешно покинул комнату. За ним последовал Вильгельм де Фор.
— Твой отец будет недоволен, — произнес он со злорадством.
— Ничего не могу с этим поделать, — огрызнулся Вилли. — Что я, по-твоему, должен делать, отказаться?
— Я могу поехать вместо тебя, — в глазах Де Фора появился голодный волчий блеск.
— Нет, я сам, — с яростью произнес Вилли. Сейчас он уже достаточно хорошо знал де Фора и его аппетиты, чтобы не желать присутствия этого человека поблизости от Ворчестера. — Принц Людовик велел мне выполнить эту задачу.
— Что ж, тогда желаю тебе доброй охоты, — де Фор с улыбкой протянул ему изящную, ухоженную руку. Вилли не принял ее и, наклонив голову, направился к конюшне. По пути ему нужно было переговорить с Гилбертом де Клером, графом Хертфордским, и Вильгельмом Солберийским, который все еще сомневался, правильно ли он поступил, примкнув к Людовику. Он и с Вилли пытался это обсуждать, но у того не было ни терпения, ни желания обсасывать эту тему.
— Вы должны поступать так, как велит вам совесть, — отрезал он и послал оруженосцев за своими рыцарями.
Солсбери выглядел обиженным:
— Это легче сказать, чем сделать… если только ты не Вильгельм Маршал.
Пока Вилли готовился к отъезду, он заново обдумывал слова Солсбери и гадал, легко ли это удавалось его отцу. Или честь и совесть — одно и то же? А если нет, то как человек должен был выбирать между ними? И не бывало ли после этого выбора горько, как от желчи?
В Стригиле Изабель распаковывала дорожные сундуки, доставленные из Кавершама, когда громкий крик заставил ее вздрогнуть от ужаса. Пока она в сопровождении своих женщин бежала, в голове пронеслась череда воспоминаний, острых, как наточенное лезвие. Сайбайра держалась за голову и выла, как ведьма-банши. Белла стояла рядом с ней, красная от переживаний. При виде матери она виновато отвела глаза.
— Святая Дева Мария, что здесь стряслось? — требовательно спросила Изабель. — Дайте мне посмотреть!
Она бросилась к девочкам, отвела руку Сайбайры от ее головы, и увидела, что ухо дочери залито кровью из рваной дыры внизу мочки.
— Это Белла виновата, — поспешила сообщить малышка Иоанна, глаза у нее от ужаса были размером с обод кубка. — Это она сделала.
— Я не виновата! — разрыдалась Белла. — Сайбайра меня заставила!
— Что заставила? — спросила Изабель, изо всех сил стараясь не кричать.
Белла разжала кулак и показала матери лежавшую у нее на ладони византийскую сережку тонкой резьбы, дужка которой блестела от крови Сайбайры.
— Они лежали в шкатулке для драгоценностей, и Сайбайра сказала, что хочет их надеть. Она меня заставила…
— Я не знала, что ты такое устроишь! — закричала Сайбайра; у нее на щеках блестели слезы. — Я должна была догадаться! Тебе если даже смертью пригрозить, ты все равно шить не сможешь!
Изабель взяла у Беллы сережку и взмолилась, чтобы Бог послал ей терпения. Это украшение было семенной реликвией. Когда-то ее купили у возвратившегося из крестового похода рыцаря, потом она попала в дом Маршалов в Черинге, а оттуда — в шкатулку в их покоях.
— Пресвятая Богородица, вы же не гречанки! Когда вы станете взрослыми женщинами, вы должны будете на людях закрывать волосы и уши, снимая вуаль только в личных покоях и при муже. А незамужним девственницам нельзя носить такие побрякушки.
Сайбайра вздернула подбородок. Видимо, ей было уже не так больно.
— А я видела однажды в Лондоне женщину с сережками в ушах, и папа говорит, что во время турниров женщины тоже часто носят в ушах украшения.
Изабель вытерла дужку сережки подолом своей юбки и бросила ее обратно в шкатулку, которую собиралась отнести в свои покои; она требовательно протянула руку за ключом, который достали где-то ее девочки.
— Ни одна из моих дочерей не станет ошиваться на турнирах, — жестко произнесла Изабель. Позже она, возможно, посмеется над этим, но сейчас надо быть серьезной, потому что ее дочки отчаянно стремились доказать свою правоту. Передав шкатулку Сибилле Дэрли на хранение, Изабель взяла платок и чашу с розовой водой, чтобы промыть рану.
— Я могу придумать для тебя много других занятий, кроме того, чтобы ты тешила свое тщеславие, — пригрозила она, когда Сайбайра дернулась и начала что-то ворчать сквозь сжатые зубы. — Пусть это послужит тебе уроком, и ты должна лишний раз помолиться Богородице. Ты же не хочешь получить заражение крови, чтобы военный хирург твоего отца отрезал тебе ухо.
Сайбайра сразу озабоченно посмотрела на нее. Изабель вернулась к распаковыванию сундуков. Она подумала о том, как хорошо, что Вильгельм никогда не рассказывал при дочерях о женщинах, которые часто посещали турниры и танцевали на них!
Она раскладывала его рубашки и штаны, девочки неохотно помогали ей, пытаясь искупить вину, когда Вильгельм с устрашающим выражением лица ворвался в комнату.
— Людовик ввел свои войска в Ворчестер! — прорычал он.
— Ворчестер! — глаза Изабель расширились от ужаса.
— И командует ими Вилли, — взгляд, который он бросил в ее сторону был полон гнева и боли. — Это зашло слишком далеко, Изабель, я не потреплю такого.
Он подошел к одному из нераспакованных сундуков, откинул крышку и вытащил оттуда кожаный мешок со своей кольчугой.
— Этот щенок захватил город и занял замок!
Сердце Изабель заколотилось от страха.
— Что ты собираешься делать?
— Отправиться туда, конечно. Я не позволю ему бесчинствовать на моих землях. Мы в Кавершаме заключили договор не вмешиваться в дела друг друга столько, сколько сможем, но он, очевидно, решил нарушить данное слово.
— Не уезжай, — произнесла она дрожащим от ужаса голосом. — Пошли одного из своих рыцарей…
Вильгельм передал мешок ожидавшему оруженосцу и велел другому достать из сундука доспехи и плащ.
— Если я ничего не сделаю, это сделают Честер и Ворвик. И к тому же он нарушил данное мне слово, и я должен выяснить почему.
— Может быть, его загнали в угол, — Изабель пошла за ним, когда он со своими оруженосцами направился во двор.
— Что же, теперь он загоняет в угол меня, — мрачно отозвался Вильгельм.
Ральф Музар держал оседланного и готового к путешествию коня Вильгельма. Этель покусывал удила.
— Возвращайся невредимым, — неуверенным голосом попросила Изабель, — и будь осторожен с Вилли.
Она чувствовала себя беспомощной, неспособной найти какие-нибудь ободряющие или успокаивающие слова, которые помогли бы все исправить. До ее сына было не достучаться. А теперь и до Вильгельма, который поцеловал ее на прощание, почти ее не замечая, тоже было не достучаться.
