Жаклин Брискин - Все и немного больше
Алфея двинулась ей навстречу.
— Рой, ты веришь, мне казалось, что я иду к нему на свидание.
— Да, да, — сквозь рыдания ответила Рой. — У меня было такое же чувство.
Вдова и любовница заключили друг друга в объятия.
54
Ни высота, ни глубина и ни что другое не сможет отвратить нас от любви к Богу, и Иисус Христос наш Господь.
Красный обрез тончайших страниц потерся и превратился в розовый, черный кожаный переплет оторвался от книжного блока… Библия бабушки Рой.
Подняв стакан, Рой сделала несколько глотков и откинулась в ожидании, когда его содержимое начнет оказывать свое действие.
Она обещала Файнманам вернуться на работу через неделю. Однако все семь дней после смерти Джерри пролетели, наполненные шумом посетителей и сигаретным дымом Нолаби. У нее не было времени ни для того, чтобы решить проблемы сегодняшние, ни для того, чтобы подумать о будущем. Файнманы горячо сочувствовали ей, предлагали взять отпуск на такой срок, какой ей нужен. На месяц, даже на два. Гораздо труднее было убедить мать оставить ее одну.
Что страшного, если она пропустит рюмочку в одиночестве? Почему она не может поплакать и оплакать свое горе без посторонних?
Раздался стук дверного молотка.
Рой подняла голову.
Соседка? Подруга? Мать? Стук, перемежаемый звонками, продолжался.
Отложив Библию и отставив стакан, Рой неуверенной походкой направилась к входной двери.
Перед ней стояла Алфея. Светлые волосы ее были зачесаны назад. Кремовый элегантный свитер и в тон ему юбка.
Рой невольно отпрянула назад, в полумрак прихожей. Ей было тошно находиться рядом с этим высоким, стройным, точеным телом, которое Джерри любил и ласкал. (Вспоминая впоследствии об истерических объятиях на краю могилы, Рой с трудом верила в их реальность и несколько раз ловила себя на размышлениях о том, как развивались бы события, будь у нее в руках пистолет.)
— Можно мне войти? — спросила Алфея.
Рой была слишком пьяна, чтобы помнить о хороших манерах.
— А зачем? — агрессивно произнесла она.
— Моему отцу значительно лучше, я еду домой. Я заскочила на всякий случай, вдруг у тебя сейчас обед.
— Обед? — Рой сообразила, что за окном уже сумерки.
— Ты свободна? — продолжала Алфея.
Позади Алфеи на одной из трех худосочных серебристых берез прихорашивался траурный голубь. Какое смешное название — траурный голубь.
По кому у тебя траур, симпатичная серая птица? Что ты оплакиваешь? Смерть? Утрату любви?
— Рой, тебе плохо?
— Кругом дерьмо, дерьмо, дерьмо!.. Откуда взяться хорошему?
Алфея переступила через порог, включила свет в гостиной. Она посмотрела на огромные, мастерски сделанные картины Джерри, зажмурилась, затем коснулась Библии, бутылки и производящего печальное впечатление своим одиночеством стакана.
— Похоже, — сказала она негромко, — тебе так же плохо, как и мне.
— Тебе? — Из груди Рой вырвалось некое подобие смеха. — Ты выглядишь так, будто явилась из Парижа. — Прислонившись для равновесия к спинке дивана, она вылила остаток виски в стакан, выпила, передернулась, чувствуя, как внутри разливается тепло.
— Рой, послушай, ты не должна этого делать.
— Ты хочешь сказать, что я пьяница? Тебе недостаточно, что ты увела у меня мужа? Ты хочешь еще и ославить меня, да? — Слово «ославить» ей далось с трудом и прозвучало, как «ос-с-свить».
— На моей совести и без того много грехов, чтобы я еще и превращала тебя в алкоголичку.
— Подумаешь — немножко выпить перед обедом…
Алфея напряженно сжала рот, карие глаза ее уставились в какую-то отдаленную точку, словно она вслушивалась в некий внутренний монолог. Внезапно она встала и решительно направилась в кухню. Рой последовала за ней.
Шкаф со спиртным был открыт. Алфея схватила первую бутылку, открыла ее и стала выливать янтарную жидкость в раковину из нержавейки.
— Это моя собственность! — выкрикнула Рой и рванула бутылку к себе.
Алфея снова протянула руку к бутылке. Пытаясь уклониться, Рой уронила бутылку, и та с грохотом разбилась. Тем временем Алфея стала срывать фольгу с горлышка неоткупоренной бутылки.
— Прекрати! — застонала Рой, готовая наброситься на Алфею с кулаками. Какие-то бодрствующие клетки мозга подсказали ей, что она может поскользнуться на луже, поэтому она размахивала кулаками, словно игрушечный механический боксер, на довольно далеком расстоянии от Алфеи. Через минуту она прекратила свои бесплодные попытки и разразилась слезами, увидев, что Алфея вылила в раковину содержимое и второй бутылки. Справившись с этим, Алфея бумажным полотенцем промокнула пол и собрала осколки, после чего сложила их в желтую пластиковую корзину, которую выставила за дверь.
— Где у тебя свободная комната? — спросила она. Это были ее первые слова с того времени, как она пришла на кухню.
— Я не хочу тебя видеть в своем доме! — прорыдала Рой.
— Я съезжу домой за несколькими вещами и вернусь через полчаса.
— Разве ты не слышишь? Убирайся! Я не могу находиться рядом с тобой!
— Я это знаю, дорогая. Но если меня здесь не будет, я не смогу с уверенностью сказать, что у тебя не наступит рецидив.
— Я не алкоголичка! — завопила сквозь рыдания Рой.
— Пока еще нет. — Голос Алфеи был негромким, но в нем звучала сталь. — Пока еще… Но если это будет продолжаться, ты станешь ею. Мы с тобой проживем неделю без бутылки.
— Убирайся из моей жизни!
— Над тобой нависла большая опасность, Рой. И я не могу без конца чувствовать свою вину перед тобой.
В первые три дня неусыпных бдений Алфеи Рой или находилась в своей спальне, или одна гуляла на заднем дворе. Погода была сырая, постоянно моросил дождь, как это нередко бывает в Южной Калифорнии в мае. Кутаясь в платок из верблюжьей шерсти, Рой механически вышагивала по периметру дворика, словно обреченный крутить жернова зашоренный ослик.
Она испытывала потребность в спиртном гораздо меньше, чем предполагала.
Хотя алкоголь и смягчал суровую действительность, Рой, будучи честной от природы, пришла к выводу, что все же предпочтительнее правда, какой бы суровой она ни была. Он умер, думала она, шагая по промокшему дворику. Он похоронен в Форест-Лауне. Тихий стон вырывался из ее груди.
Первое время она избегала своей надзирательницы, что весьма непросто, если ты ограничен пределами дома площадью в тысячу двести квадратных футов.
В три первые долгие ночи Рой отмечала едва ли не каждое движение фосфоресцирующей зеленой стрелки на часах. Он мертв, думала она, мертв. Потребность оплакивать свое горе сменилась постоянной тупой болью. Мало-помалу она приняла как реальность тот факт, что Алфея относится к числу самых близких людей покойного. Смерть Джерри, причинившая боль обеим, способствовала возрождению прежних симпатий друг к другу.
