Ширл Хенке - Сладкое безумие (Глубокая, как река)
– В таком случае, – бодро проговорила Луиза, – нам просто придется изобрести для вас мужа.
Оливия и доктор Фрей ошеломленно уставились на нее.
– Хотел бы я знать, какой дьявольский план созрел в твоей голове, Лулу?
Луиза подняла густые темные брови и любовно оглядела брата. Он не называл ее Лулу со времен далекого детства.
– Я предлагаю предельно простое решение проблемы. Оливии требуется временный муж, который не станет обременять ее необходимостью выполнять супружеские обязанности, но сохранит ее репутацию, дав ей свое имя. Если полковник жив и получит развод, Оливия моментально овдовеет и выйдет замуж за отца своего ребенка. Отличная мысль! – продолжала Луиза, довольная своей изобретательностью. – Требуется муж, способный умереть молодым. Думаю, на эту роль как нельзя лучше подойдет какой-нибудь испанский офицер… Подождите секунду… Некий молодой человек с титулом, из богатой и знатной семьи, а службу он проходит, скажем, в Испанской Флориде. Итак, мы отправляемся в Пенсаколу. С сеньорой Вальдес мы не виделись уже много лет, путь не близкий, и мне, естественно, не помешает общество молодой особы, любительницы путешествий. Скажите, Оливия, почему бы нам с вами не совершить поездку во Флориду?
Начав понимать, куда клонит Луиза, Оливия воспряла духом. Улыбнувшись, она сказала:
– Однажды мне довелось проделать долгий путь по Миссисипи, да еще во время землетрясения. Думаю, небольшое путешествие морем до Флориды пойдет мне на пользу.
– Дон Рафаэль Обрегон! – торжественно провозгласила Луиза. – Мне нравится это имя! А вам, дорогая?
– Я выйду замуж за таинственного дона Рафаэля в Пенсаколе, затем трагически овдовею и укроюсь в поместье в Байю-Бьенвеню, оплакивая безвременную кончину любимого мужа, – подхватила Оливия.
Доктору оставалось только восхищенно покачивать головой, слушая, как дамы воодушевленно разрабатывают свои планы. По мнению Фрея, мужчины в подметки не годились слабому полу, когда речь шла о необходимости выстоять и выжить в самой невероятной обстановке.
Все утро губернатор Уильям Клейборн провел как в аду. Его кабинет до отказа забили плантаторы-креолы, крайне возбужденные перспективой грядущей войны с англичанами. Они требовали, чтобы американская армия встала на защиту их интересов и раз и навсегда положила конец преступным действиям давнего врага, чьи корабли бороздят воды Мексиканского залива, словно это внутреннее море Англии. Кое-как убедив визитеров в том, что ситуация находится под контролем, насчет чего сам губернатор весьма сомневался, и позволив им несколько выпустить пар, губернатор в конце концов отправил всех восвояси.
Обстоятельства вынуждали Клейборна обдумывать каждое слово в разговоре с именитыми гражданами Нового Орлеана, так как в Конгрессе рассматривался законопроект о предоставлении Луизиане статуса штата. После его одобрения те же самые темпераментные плантаторы займут места в законодательном собрании нового штата и в случае чего смогут вообще отравить жизнь губернатору. Клейборн устало потирал голову, когда раздался стук в дверь и в кабинет вошел секретарь.
– Что нового, Дарси? Еще одна делегация плантаторов или на этот раз капитан испанского судна с жалобой на пиратов, обобравших его до нитки?
– Нет, ваше превосходительство, ничего неприятного, – улыбнулся секретарь, державший кипу бумаг. – Всего лишь несколько документов на подпись, в том числе призывы к общественности насчет поимки пирата Жана Лафита, прошение о помиловании Энрике Салазара, ордер на арест Поля Шмита, несколько заказов на поставки и ряд бумаг на выплату жалованья.
Клейборн просмотрел первый документ, гласивший, что американские власти должны немедленно конфисковать товары, закупленные на доходы от незаконных операций Лафита, и поставил витиеватую подпись.
– Этого мерзавца пора хорошенько проучить, – процедил сквозь зубы губернатор, вычеркнул несколько строк из следующей бумаги, написанной каллиграфическим почерком Дарси, и ощутил начало очередного приступа головной боли.
С тех пор как во время эпидемии желтой лихорадки умерла креолка, вторая жена Клейборна, которую он очень любил, губернатор остался в полном одиночестве и чувствовал себя отвратительно. Однако не следовало поддаваться слабости, и Клейборн со вздохом принялся разбирать гору бумаг, размашисто подписывая их в том месте, где указывал Дарси. За последние месяцы, с тех пор как у него начал работать этот энергичный и толковый молодой человек, Клейборн привык во всем полагаться на своего секретаря.
Вкратце поясняя содержание каждого документа, Дарси открывал последнюю страницу и предлагал губернатору поставить подпись, работа кипела, и вскоре с документами было покончено.
– На сегодня достаточно, ваша светлость. Почему бы вам не отправиться домой? Час уже поздний, с остальным я сам управлюсь.
– Благодарю вас, Дарси. Думаю, стакан доброй мадеры перед сном мне не помешает, надо будет пораньше лечь спать, – не заставил себя долго уговаривать губернатор, встал и направился к двери, а секретарь принялся аккуратно раскладывать бумаги на письменном столе.
Когда Клейборн укатил домой, Дарси вынул из общей кипы документов одну страницу, адресованную полковнику Сэмюэлю Шелби, перечитал и холодно усмехнулся. «Никак не ожидал, что получится так легко, – удовлетворенно пробормотал секретарь. – Будем надеяться, что полковник не примет слишком близко к сердцу известие о замужестве своей французской шлюхи. Ему отнюдь не обязательно знать, что она уже успела овдоветь и ныне живет затворницей в своей загородной резиденции, никого не принимая. Впрочем, полагаю, об этом губернатору не следует информировать Шелби… а также о том, как возлюбленная изливает душу в своих письмах к полковнику. Бедняжка все клянется в вечной любви и умоляет Шелби вернуться к ней и ее новорожденному ублюдку. Откуда ей знать, что все ее послания, не дойдя, обращаются в пепел».
Золотистые глаза секретаря зловеще сверкали в свете свечи, но в тени оставалось бледное лицо с правильными, почти женственными чертами. Эдмонд Дарси выглядел в точности как падший ангел. Правая рука сатаны.
После встречи с Джеймсом Мэдисоном полковник Сэмюэль Шелби вышел из боковой двери, которой пользовались лишь в том случае, если посетителю, по мнению президента, не следовало попадаться на глаза посторонних. С тех пор как в это здание въехал хозяином Томас Джефферсон, много людей, начиная с послов иностранных держав и кончая политическими оппонентами, выскальзывали через этот черный ход после аудиенции с президентом. Сэмюэль шел до длинному извилистому коридору с мрачным видом, но его тяготили отнюдь не проблемы войны и мира, которые он только что обсуждал с главой американской администрации.
