Екатерина Мурашова - Танец с огнем
– Как вы это выдерживаете? Вы не простолюдинка, и явно получили воспитание у себя на родине… не спорьте, поляки различают это с полувзгляда. Зачем же вы…
– Почему нет? Людям нравится, как я танцую.
Филигранный узор на граненой стенке молочника, хрупкое печенье в плетеной корзинке, легкие переливы занавесок из органди, вздрагивающих от движения воздуха. За высоким окном плывет в невесомом дожде бледный львовский апрель – тонкие ветки с листочками, шорох лутых шин по мостовой, эхо в арках, колокольный звон…
– Люди? Хамы с толстыми кошельками… Я внимательно наблюдала не только за вами, но и за ними. У них липкие взгляды, они обматывают вас как будто паутиной… Ваш номер блестящ и тонок. «Между ангелом и чертом»… Как это верно и не все ли мы так… Но что они могут понять?
– Никому нельзя отказать в праве понимать, – твердо сказала Люша. – Даже если на вид не скажешь. Я это знаю наверное, на своей шкуре.
– Вы социалистка? – с невероятным удивлением спросила дама в лиловом.
– Нет. Я вообще об этом думать не хочу. Я просто танцую. А кто платит и на это смотрит, тот пускай хоть бесится, хоть слюни пускает, хоть молитву читает…исполать…
«…В отличие от других, хорошо известных публике персон, она не навязывает нам вместе с собой таинственных и сомнительных историй о восточных храмах и древнегреческих мистериях. Но при этом вся ее жизнь – одна сплошная загадка. Она рассказывает о себе вещи, совершенно противоположные, и тут же со странным смехом признается, что ее словам нельзя верить. Нужно верить ее танцу. А он удивителен и не сравним ни с чем. Прима-балерина императорского балета Матильда Кшесинская инкогнито побывала на ее выступлении и после призналась нашему корреспонденту, что никогда не видела ничего подобного. «Это ни в коем случае не искусство, – сказала Матильда Феликсовна. – Это просто жизнь. Жизнь в танце. Откуда это взялось, я не знаю».
Откуда же взялось? Мы, как и все прочие, не знаем наверняка и можем лишь поделиться с читателем теми отрывочными и противоречивыми сведениями, которые удалось собрать двум нашим корреспондентам, получившим от редакции специальное задание. Судите сами. Итак, рождение:
Вариант первый: увидела свет в цыганском таборе, в кибитке, медленно влекомой усталыми лошадьми по пыльным дорогам Российской империи.
Вариант второй: родилась в Богемии, внебрачной дочерью владельца замка. Ее простолюдинка-мать вскоре умерла и до семи лет девочка жила вместе с собаками и лошадьми, с которыми у нее до сих пор полное взаимопонимание.
Вариант третий: безвестная солдатка родила ее в трущобах московской Хитровки, а проходящая мимо хоровая цыганка украла или выпросила у бедной женщины прелестную крошку и принесла к своим соплеменникам.
Воспитание:
Вариант первый: она училась петь у степных ветров и танцевать – у осенних листьев…
Вариант второй: по прихоти отца ее в высоком и гулком зале замка обучал танцам известный австрийский хореограф, который был невероятно жесток: за провинности бил свою ученицу палкой и обливал ледяной водой…
И далее в том же духе…»
«Gazeta Lwowska» 6 мая, 1912 года«…Очевидно рождение ее танца из сил природных, не затронутых цивилизацией: влажной изумрудной глубины леса, темного омута под запрудой, лугового разнотравья и жаворонка над ним…»
«Киевская мысль» 28 июня, 1912 года«…За ее отточенным мастерством без сомнения стоит серьезная, выверенная годами школа. Если мы отбросим религиозные храмовые мистерии, на которые нынче так любят ссылаться (и для этого у нас есть все основания, так как загадочная танцовщица в ответ на прямые вопросы однозначно отрицает свою к ним причастность), то остается лишь цыганский хор или полученное ею где-то частное хореографическое образование…»
«Приазовский край» 12 августа, 1912 года* * *Глава 26,
из которой читатель узнает, кем оказалась танцовщица Этери и с изумлением наблюдает, как три линии нашего романа сливаются в одну.
«Здравствуй, дорогая Люша!
Получила твое письмо и вот, который день сижу и хожу взволнованная, места не сыскать, и вот даже сейчас – видишь? – пишу и руки трясутся.
Посылаю ответ фактически как в рассказе господина Чехова: «на деревню дедушке, Константину Макарычу…» – где-то тебя мое письмо разыскать сумеет, ты же на месте не сидишь, скачешь по городам и странам, как лягушка-путешественница… Но все равно не могу удержаться…
Скажу сразу: успеху твоему рада и всяческого еще желаю, главное – не поддавайся соблазнам и репетируй неустанно, чтобы времени пустого не оставалось. Поверь, это – самое разрушающее, я на себе хорошо изучила.
Однако – из-за чего писать решилась, без надежды почти, что моя весть до тебя дойдет. Ты пишешь «у нас в Синих Ключах»… Что это? Правильно ль я поняла, что – название усадьбы в Калужской губернии? И легенда о девке Синеглазке, которую там все знают – еще подтверждение. Это ведь ты о ней танец поставила, на который французы фильму сняли?
Так ты в Синих Ключах жила? В детстве? Но кто же ты? Кто твои родители и куда они подевались?
Проще и легче всего предположить, что ты – дочка кого-то из слуг, или из Черемошни, но… что-то мне подсказывает, что такой простотой я нынче не утешусь. Не случайно мне сразу показалось знакомым твое лицо… Ты – дочь цыганки Ляли и помещика Николая Павловича Осоргина? Так? Ответь.
На всякий случай знай, что я тоже жила в Синих Ключах, видала тебя совсем крошкой, а последнее, что о тебе (до твоего появления на моем выступлении с Бартеневым) слыхала – то, что ты погибла во время пожара в усадьбе.
Вот уж воистину неисповедимы пути Господни…»
«Здравствуйте, Катиш (она же Екатерина Алексеевна, она же – танцовщица Этери)!
Наверное, я могла бы догадаться, просто увидев Ваше выступление. Когда я росла, в парке еще повсюду висели качели – Вы ведь всегда их любили, не правда ли?
Я качалась на них и пыталась Вас себе вообразить. Получалось не очень отчетливо, но что-то – можете верить или не верить, как пожелаете! – совпало даже теперь.
Всегда удивлялась, почему отец не хочет говорить со мной о девочке, которая, как и я, выросла в усадьбе. Если бы она умерла, рассуждала я, то должна быть могила и поминание в записках. Их не было. Какое-то время я воображала, что Вы безвозвратно утопились в нашем пруду от несчастной любви. В белом платье и прямо с качелей – изрядно, не правда ли? Садилась на берегу или выплывала на лодочке и пыталась вызвать Вас на разговор – понятно, в виде русалки. Потом, впрочем, отказалась от этой истории, потому что никак не могла придумать – к кому была Ваша несчастная любовь. Его образ не складывался решительно, и я все забросила…
