Джорджетт Хейер - Роковой сон
Тот прятал глаза.
— Со мной-то все в порядке, но сына моего убили. У меня, конечно, есть и другие сыновья… — Внезапно он отвернулся, заслышав звук приближающихся шагов, и поднял полог шатра.
Четыре рыцаря внесли наспех сколоченные носилки, на которых лежало тело Гарольда, и осторожно опустили посреди шатра. Герцог встал.
— Уберите покрывало.
Вильгельм Мале снял укрывавшую тело мантию. Мертвец лежал, очень прямой и уже окоченевший, ноги сведены, бесстрашные глаза закрыты, руки скрещены на рукояти меча.
Минуту или две Вильгельм стоял и смотрел на человека, который сражался с ним столь ожесточенно и храбро. Рука его потянулась к застежке, скреплявшей его мантию. Он снял ее и протянул Мале, все еще вглядываясь в лицо эрла.
— Заверните его в мой плащ, — приказал герцог. — Он был клятвопреступником, но великим и отважным воином. — Герцог замолчал и, казалось, некоторое время о чем-то размышлял. — Вильгельм Мале, в твоих жилах течет кровь саксов, потому поручаю это дело тебе. Вы похороните Гарольда у берега, который он так доблестно защищал, отдав ему все рыцарские почести. Если кто-то хочет последовать за его носилками, я разрешаю. Унесите тело.
Рыцари поклонились, но еще не успели поднять носилки, как в шатер вошел еще один человек и встал, дико озираясь вокруг.
Все молчали в удивлении. Вошедший оказался женщиной, высокой и стройной, со скорбным лицом, прекрасным даже в горе. Под капюшоном ее длинного, до пят, плаща длинные золотистые волосы растрепались, но было понятно, что она не из простых. Ее белую шею обвивали драгоценные ожерелья, на руках сверкали браслеты.
Позади нее стояли два монаха, Озгуд Кноппе и Эльфрик Учитель, оба взволнованные. Женщина отвела с лица волосы, обводя взглядом присутствующих. Вид у нее был совершенно безумный, руки все время подергивались, рот приоткрылся.
Когда ее взгляд упал на закутанное в королевский пурпур тело на носилках, она ринулась к нему с криком, полным боли и отчаяния, упав на колени и стянув с лица убитого покрывало.
Невыносимо было смотреть, как несчастная гладит мертвые щеки, невыносимо слышать, как она шепчет что-то на ухо мертвецу, которому никогда не суждено больше услышать обращенных к нему слов. Нормандцы стояли изумленные, первым гнетущую тишину нарушил Вильгельм:
— Скажи, кто ты, женщина? — Голос повелевал ответить.
Услышав вопрос, она подняла голову и посмотрела на герцога. Женщина заговорила по-саксонски.
— Она спрашивает, кто из нас Нормандец, потому что не видит никого, похожего на принца, — перевел Вильгельм Мале.
— Скажи ей, что Нормандец — это я, — ответил герцог, — и спроси, чья она жена или сестра и чего хочет.
Женщина молча выслушала Мале, но когда тот закончил говорить, она поднялась и подошла к Вильгельму. Слова хоть и не были понятны, но произносились страстно.
Вильгельм взглянул на переводчика. Мале, с удивлением выслушав сказанное дамой, объяснил:
— Ваша милость, это не кто иной, как Эдита, прозванная Лебединой Шейкой, возлюбленная Гарольда. Она искала его тело, чтобы перенести в аббатство Уолтхем для христианского погребения, и сейчас умоляет вас о милости: вверить убитого ее заботам.
— Ну и ну! Возлюбленная Гарольда! Скажи ей, что я сам позабочусь, чтобы эрла предали земле с почестями, — ответил Вильгельм.
Услышав эти слова, женщина неистово завопила, как смертельно раненный человек, упала на колени и стала срывать с шеи и рук драгоценности, протягивая их герцогу.
— Она предлагает золото, ваша милость, королевский выкуп, — перевел Мале, тронутый ее горем.
— Господи, да неужели она считает меня торговцем, способным продать тело за золото? — возмутился герцог. — Скажи ей, что она зря тратит время, и посоветуй удалиться вместе со своими священниками. — Он посмотрел на несчастную и добавил более мягко: — Может быть, она боится, что я не похороню его с полагающимися почестями? Скажи ей, что его похоронят в пурпуре, с мечом, чтобы он навсегда охранял эти берега.
Глаза женщины вспыхнули, и она заговорила страстным, дрожащим голосом, все время судорожно перебирая пальцами.
— Ваша милость, она думает, что вы издеваетесь над ней.
— Я не издеваюсь, но уведите же ее наконец прочь!
Герцог отвернулся, и женщину вывели; она рвалась назад, простирала руки к неподвижному телу на носилках, снова и снова выкрикивая имя любимого.
Но Гарольд лежал мертвый и недвижимый, с закрытыми глазами и скрещенными на рукояти меча руками.
Глава 6
В Марвелл вела неухоженная проселочная дорога, а крестьянин, указывающий Раулю путь, настолько боялся нормандцев, что этот страх вовсе лишил его мозгов. Сам он был из Винчестера, но не было похоже, что дорога ему хорошо знакома. Место оказалось дальше, чем предполагал Рауль, но это было даже хорошо, потому что вряд ли мародерствующие солдаты могли забраться в такую глушь.
Шевалье не терпелось добраться до Марвелла, потому что, хотя со времени Сенлакской битвы прошло уже много недель, он до сих пор не имел возможности оставить Вильгельма. Ведь из Хастингса герцог пошел на Ромни и Дувр. Дувр сдался сразу, но кто-то из иностранных наемников стал поджигать дома, нанося бессмысленный ущерб постройкам города. К удивлению жителей, герцог возместил потери дуврцев золотом. И позже не раз выказывал свою доброжелательность. Например, когда шел на Кентербери, то под Гринхайтом на Темзе наткнулся на людей из Кента, выстроенных в боевом порядке под предводительством некоего Эджельсина, аббата, который от их имени потребовал сохранить за Кентом древние привилегии. Герцог охотно подтвердил их, сказав:
— Я пришел в Англию не для того, чтобы нарушать существующие законы и привилегии.
Тогда жители Кента, покоренные таким ответом, проводили его до Рочестера и провозгласили своим правителем. Из Рочестера герцог послал отряд начать осаду Лондона, который стоял за Эдварда, отпрыска Этелингов. Сам он направился на запад, к Винчестеру, но когда подошел к городу, то узнал, что там пребывает королева Эдгита — роза, состоящая из одних шипов, поскольку этот город был частью ее приданого. В один из своих внезапных приступов великодушия Вильгельм пообещал из уважения к королеве не входить в город, если жители объявят, что подчинились ему. Так они и поступили, поэтому, держа свое слово, герцог ушел вместе со всеми своими войсками и лично направился на осаду Лондона.
Рауль покинул его в Баркинге. Вильгельм в это время с головой ушел в переговоры с посредником, неким Ансгардом, престарелым, искалеченным в боях воином. Он разрешил Раулю отлучиться, но при этом, скорчив гримасу, объявил:
