Жюльетта Бенцони - Кровавая месса
Ламбер Тальен, депутат Конвента, получив записку своей любовницы, находился в состоянии, близком к сумасшествию. Он по-настоящему любил эту женщину, и отчаяние заставило его забыть о собственной безопасности. Тальен понимал только одно: либо Робеспьер погибнет сегодня, либо Тереза Кабаррю завтра взойдет на эшафот. Избитая фраза: «Победить или умереть», которую он сам не раз произносил, не задумываясь над ее смыслом, вдруг открылась ему во всей своей грозной прямоте. Для него она теперь означала либо счастье с Терезой, либо крушение всех надежд. В тот же день с трибуны Конвента он призвал депутатов к свержению Робеспьера…
Париж пробуждался. Люди, раздраженные гротескным культом, установленным на Марсовом поле, и морализаторскими речами Робеспьера, выведенные из себя все увеличивающимся числом казненных, дали наконец волю своему гневу. В обоих комитетах и в Конвенте нарастала враждебность по отношению к Неподкупному, подогреваемая Фуше, Тальеном, Баррасом и Фрероном. Это был по-настоящему страшный день!
Вечером по городу распространился слух о том, что Робеспьер и его друзья свергнуты. Этот слух добрался и до тюрем. В ратуше говорили о том, что один из жандармов выстрелил в Робеспьера и раздробил ему челюсть, а палач Сансон вместе с помощниками и последними жертвами разобрал свою страшную машину.
На следующий день в трибунал никого не вызывали, и слух подтвердился. Робеспьер, с перевязанным грязной тряпкой лицом, отправился на эшафот вместе с братом Опостеном, красавцем Сен-Жюстом и верными друзьями, которых хватило на три повозки. На этот раз окна на улице Сент-Оноре открылись, из них выглядывала прилично одетая публика. На казни присутствовали красивые женщины в изысканных туалетах.
Кошмар закончился. Люди ликовали.
Лаура и госпожа де Сент-Альферин, плача, обнялись. Даже если страстно желать смерти, все равно прекрасно почувствовать себя живой и больше не испытывать страха!
Никогда солнце не казалось этим людям таким лучезарным, как в то августовское утро, когда перед ними распахнулись ворота тюрьмы.
В Майском дворе, где больше не стояли повозки Сансона, собралась огромная толпа. Родственники и друзья пришли встретить тех, кто вернулся из страны отчаяния и смерти. Люди толкали друг друга, поднимались на цыпочки, чтобы увидеть родное лицо. Несмотря на текущие по щекам слезы, все сияли от счастья.
Первым Лаура увидела Питу. Оставив Евлалию, она бросилась к нему с радостным криком.
— Благодарение богу, вы живы, друг мой! Я так волновалась за вас! Каждый день я боялась увидеть вас в этом страшном низком зале…
Взволнованный Питу не находил слов. Он молча обнял молодую женщину и поцеловал ее, но быстро отступил, давая дорогу Жуану. Жоэль выглядел ужасно: в волосах его появилась — седина, синяки под глазами свидетельствовали о бессонных ночах.
Лаура положила руки ему на плечи и привлекла к себе:
— Жоэль! У меня нет слов, чтобы выразить моя чувства! Благодаря вашей заботе я прожила эти дни, не страдая от голода.
— Я всего лишь исполнял свои обязанности. Разве я не ваш слуга?
— Нет, вы мой друг, и я давно это знала! И этого друга я хочу надолго сохранить…
— Если бы это зависело только от меня, вы бы от этого друга никогда не избавились, — прокашлявшись, сказал Жоэль. — Вас тут ждут…
Он отошел в сторону, и Лаура увидела Жана де Баца, который в двух шагах от нее обнимал свою старинную подругу Лали. Графиня плакала. Когда Лаура подошла к ним, барон передал Евлалию Питу и обернулся к ней. Они стояли совсем близко друг к другу, но не произносили ни словами только их глаза вели разговор о любви. Они без слов рассказывали о том, что им довелось пережить и как они до сих пор страдают. Возможно, никогда раньше Жан и Лаура так не любили друг друга, но образ Мари, погибшей на гильотине, стоял между ними и запрещал им отдаться своей страсти.
— Может быть, позже? — наконец ответила Лаура на немой вопрос, который Жан не осмелился произнести вслух. — Пусть пройдет время.
— Я всегда принадлежал и буду принадлежать вам. Я приеду по первому зову. Куда вы направитесь сейчас?
Лаура протянула руку и привлекла к себе Евлалию.
— Мы с Лали уезжаем в Бретань. Сам бог велел нам быть вместе, потому что у нас с ней больше никого нет.
— Очевидно, бесполезно спрашивать, чем вы собираетесь там заниматься…
— Вы правы, бесполезно. Я хочу знать, что стало с Понталеком. И если он еще жив, я должна попытаться исправить эту ошибку природы.
— Тогда позвольте мне сопровождать вас! Пока он дышит, вам грозит опасность!
— Нет, Жан. У меня нет ни права, ни сил разделить вашу жизнь — даже для того, чтобы я смогла отомстить. Но не волнуйтесь обо мне. С Лали и Жуаном я в безопасности: они не оставят меня в беде. И, кроме того, разве вы исполнили все задуманное? — добавила Лаура с улыбкой.
— Должен признаться, что нет. — Жан нахмурился, и на его лице вдруг появилось напряженное выражение. — С революцией покончено, теперь в тюрьме окажутся те, кто развязал террор. Но Конвент все еще заседает в Тюильри… И мне придется начать все сначала.
— Как это? — удивилась Лаура и добавила еле слышно: — Где… ребенок?
Жан опустил голову и отвернулся:
— Я не знаю этого. Его похитили у меня, когда мы были в Англии, и я считал, что никакая опасность нам обоим больше не грозит.
— Кто осмелился это сделать?!
— Хотел бы я знать… Однажды ночью люди в масках ворвались в наш дом. Меня оглушили, ранили… Рана оказалась пустяковой, не волнуйтесь, но, когда я пришел в себя, мальчишки нигде не было. Мне еще повезло, что меня не убили! Конечно, если это можно назвать везением… Ведь я не выполнил своей миссии.
— И вы не нашли никаких следов?
— Почти никаких. После нескольких недель напрасных поисков мне удалось выяснить только, что Людовика увезли обратно во Францию.
— Мой бедный друг…
— Не жалейте меня, прошу вас! Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ваша карета здесь, совсем рядом. Вы позволите мне проводить вас?
Лаура поняла, что отказ обидит де Баца, а ей этого не хотелось. И потом, она не могла отказать себе в такой радости. Молодая женщина взяла барона под руку.
— Вы не хотите поехать ко мне?
— Нет, не стоит… Я скоро опять уеду, но прежде мне хотелось бы побывать в Шаронне… у Мари.
Их обоих охватило одно и то же чувство. Де Бац сжал руку Лауры ладонью, а она прошептала:
— Мой дом всегда будет в вашем распоряжении. Я оставлю ключи у Жюли Тальма…
Еще несколько шагов — и они остановились у кареты. Жуан открыл дверцу, чтобы помочь сесть Евлалии де Сент-Альферин, но прежде чем поставить ногу на ступеньку, она обернулась к барону и поцеловала его.
