Виктория Холт - Сестры-соперницы
К счастью, солдаты не тронули коров и не добрались до некоторых стоящих на отшибе построек, в частности, солодовни, где лежали запасы зерна и муки, так что голод нам пока не грозил. Миссис Черри была в таком состоянии, что ничего не могла делать, и ее место у очага заняла Мэг, а мужчины заложили досками оконные проемы и начали по возможности наводить порядок.
Самой главное нашей заботой оставалась Анжелет, которая и в самом деле выглядела очень нездоровой. Тем не менее роды прошли довольно легко, и через несколько часов на свет появился мальчик. Он был слабеньким, недоношенным почти на месяц, но как нельзя более нормальным. Грейс сказала, что в первые месяцы малыш доставит нам немало хлопот, но когда он окрепнет и наберется сил, все будет в порядке.
Состояние Анжелет, напротив, вселяло тревогу. Она была очень слаба, а у нас не хватало самых необходимых вещей.
Я оставила младенца на Грейс и занялась сестрой. Я сидела возле нее день и ночь. Время от времени, конечно, я не выдерживала и засыпала, но мне хотелось, чтобы она постоянно ощущала мое присутствие. Это, кажется, доставляло ей некоторое удовлетворение, не говоря уже обо мне. Надо мной тяготели грехи, и тяжесть их ничуть не уменьшалась оттого, что я сознавала: окажись я вновь в той же ситуации — и все было бы точно так же.
Хотелось бы мне попытаться объяснить это Анжелет.
Она лежала неподвижно, обессиленная, но глаза ее улыбались мне, а когда я отходила от постели, она беспокоилась.
Прошло четыре дня.
Ребенок понемножку оправлялся, и Грейс сказала:
— Его надо окрестить и дать ему имя. Я пошлю Черри или отца за священником.
Я согласилась.
Я спросила Анжелет, не возражает ли она против того, чтобы младенца назвали Ричардом, и она, очень довольная, кивнула в ответ. Итак, ребенок был окрещен, и мы стали называть его трогательным уменьшительным именем — Дикон.
Грейс очень серьезно сказала мне:
— Наш Дикон будет жить. Он набирает вес… он интересуется тем, что вокруг. Но наша госпожа… Для нее настали плохие времена. Не знаю даже, сможем ли мы ее вытянуть. Слишком много чего у нас нет. Нет самого нужного. Я-то знала, что ей будет нелегко, но думала, это произойдет до прихода «круглоголовых».
Я твердо сказала:
— Мы должны ее выходить. Она будет жить, Грейс. Грейс посмотрела на меня тем же взглядом, которым иногда смотрела Анжелет, давая понять, что я восстаю против воли Божьей.
Но Анжелет, кажется, действительно стала приходить в себя. Она начала разговаривать.
— Я хочу, чтобы ты была со мной, Берсаба.
— Конечно, — ответила я, — мое место здесь.
— Все пошло не так, правда? Это тебе нужно было ехать в Лондон. Ты бы встретилась с ним и сделала бы его счастливым, верно?
— Он счастлив, — сказала я.
— Ты всегда гордилась тем, что никогда не лжешь. Ты всегда заявляла, что притворяться бесполезно. Не забывай об этом, Берсаба. Я рада, что это не ты хотела отравить меня. Я думала, это ты.
— Ты не должна была так думать.
— Да, но я так думала. Потому что я знала, что кто-то этого хочет. Мне бы следовало вспомнить свой первый случай. Я ведь думала, что это произошло из-за испуга. Они меня убедили. Но теперь-то я вспомнила: миссис Черри дала мне тогда какой-то настой. Должно быть, она добавила в него что-то, отчего у меня случился выкидыш. Она хорошо знает травы. Она любила того мальчика и была готова ради него на все. Она боялась, что если я рожу здорового ребенка, то он станет наследником, и решила бороться за своего внука всеми средствами.
— Не думай сейчас об этом. Это все в прошлом. У тебя есть ребенок. Он поправляется, Анжелет, и будет здоровеньким мальчиком — так говорит Грейс, а она в этих делах понимает.
— Но я хочу об этом думать. Я хочу, чтобы мы до конца поняли друг друга. Теперь мне все совершенно ясно. Бедная Магдален! Какой ужас она пережила, и случилось это в церкви, целых девять месяцев она скрывала все это от Ричарда.
— Лучше бы она все рассказала ему.
— Она не могла, Берсаба. Я ее понимаю. Она боялась его, боялась, что он от нее отвернется. Я понимаю. Я поступила бы точно так же. Ты сильная, уверенная в себе. Ты бы знала, что делать. Но я ее понимаю… А потом Магдален умерла, родив этого… это существо… которое было внуком миссис Черри, и она была готова на все ради него. Мы не должны слишком строго судить миссис Черри. Во всем виновата любовь, Берсаба. Не надо забывать об этом.
— Из-за этого она ставила под угрозу твою жизнь…
— Только ради внука. И я не думаю, что она намеревалась убить меня. Ей просто хотелось, чтобы у меня не было ребенка. Постарайся понять ее, Берсаба. Пожалуйста, постарайся.
— Анжел, — сказала я, — ты помнишь, мы говорили о том, как разные свойства натуры — хорошие и дурные — поделены между нами? Тебе достались все хорошие качества, а мне — все дурные.
— Это не правда. Ты гораздо больше меня заслуживаешь внимания. Так считал Ричард… и Люк… и дети тоже. Давай говорить откровенно. Я хочу, чтобы ты вышла замуж за Ричарда… если он останется в живых.
— Жена Ричарда поправится. Когда он вернется, она покажет ему их прелестного ребенка, Дикона, и тогда все пойдет по-другому. Не забывай о том, что все эти годы над ним висела мрачная тайна. Такого рода тайны часто ломают людские натуры.
— Как ты думаешь, он вернется?
— Эта дурацкая война не будет длиться вечно.
— А если победят «круглоголовые»?
— Все равно будет какой-то выход.
— Если он вернется…
— Когда он вернется, — твердо сказала я, — ты будешь встречать его здесь.
— В его доме, почти превратившемся в руины.
— Ты как-нибудь здесь проживешь. Это долго не протянется, а уж Ричард будет знать, что делать.
— А ты, Берсаба?
— Я давно все решила. Я отправлюсь домой. Заберу с собой детей — Арабеллу, Лукаса, и Феб вместе с ее Томасом. Мы поедем в Корнуолл, к нашей матери. Ты сомневаешься в том, что она нам обрадуется?
— Она будет в восторге, Берсаба.
— Я скажу ей, что ты осталась ждать своего мужа.
С этим она согласится.
— А когда он вернется…
— Я буду уже далеко. Как только ты выздоровеешь, я уеду. За тобой присмотрят Грейс и другие слуги. Ты дождешься его возвращения. Солдаты сюда больше не придут. Они уже оставили свою визитную карточку в этом чудесном доме. После их посещения он перестал быть чудесным, и это вполне должно их удовлетворить. А теперь полежи и отдохни, Анжелет. Я принесу тебе молока.
Она слабо улыбнулась.
— Тебе всегда нравилось приносить мне молоко.
— Мне и сейчас это нравится. У нас есть две прекрасные молочные коровы, которых наши круглоголовые приятели соизволили нам оставить. — Я нагнулась и поцеловала ее. — Ты должна поправиться, — сказала я, — и меня это очень радует.
