Королева в придачу - Вилар Симона

– Довольно! – резко прикрикнула Мэри.

Она с отвращением видела злую улыбку её тонкого рта, холодный блеск широко поставленных зеленых глаз, испарину на бледных впалых щеках. Луиза казалась ей безобразной и опасной. Ядовитой...

– Убирайтесь вон, вы, старая скользкая ящерица, и не смейте больше появляться у меня! Иначе я запущу вам в голову первым, что попадет мне под руку. Кто же тогда будет так опекать права вашего ненаглядного Цезаря?

Мэри была в ярости, и от сознания своей беспомощности действительно могла выполнить угрозу. Луиза это поняла, отшатнувшись от королевы, но, подойдя к двери, все же взяла себя в руки и оглянулась с холодной улыбкой.

– Эти угрозы только осложнят ваше положение. Ящерица, гм!.. – Луиза была задета. – Смею заметить, что мой символ не ящерица, а саламандра – животное, не боящееся огня. И спешу сообщить вам, что у меня есть ещё один символ – сова, птица мудрости и ночной охоты. Теперь я буду охотиться на певчую птичку Мари. И молите Бога, чтобы мои когти не истерзали вас в кровь!

Благородная дама вышла, хлопнув дверью. Мэри без сил опустилась в кресло. Она была измучена и напугана, чувствуя себя и в самом деле маленькой птицей в когтях совы: ни рвануться, ни освободиться... Она огляделась. Черная комната, черная кровать, черные шторы. Могила, в которой она погребена заживо. Она и то, что зреет в ней. Новая жизнь и, возможно, её смерть. Ибо эта женщина-ящерица ни перед чем не остановится.

Вошла баронесса д’Омон, глядя на юную вдову недобрым взглядом. Не подходя к Мэри, она уселась на постель в углу, где обычно ночевала, чтобы и ночью следить за королевой Благородная дама, служившая ещё Анне Бретонской, а на самом деле, шпионка и поверенная Луизы. Мэри не могла видеть. Подойдя к узкому окну и чуть приоткрыв его, она вдыхала сырой зимний воздух, словно миазмы, оставшиеся в комнате после Луизы, отравляли её. Вскоре, после звона колокола, королева увидела за решеткой сада вереницу бернардинок, прошествовавших в часовню: монахини в темных одеждах шли вереницей за своей настоятельницей, за ними, опустив на головы куколи, двигались послушницы в сером.

«Святые сестры, молитесь за меня!» – мысленно попросила Мэри. Не раздеваясь, она легла на кровать. Сколько ещё она сможет таиться, сколько выдержит? Брэндон... Во всем виноват он, и её безмерная, глупая любовь, её неудержимая страсть к его ласкам, заставлявшая её бегать к Чарльзу по переходам дворца. Пока он не уехал к другой... Но ведь он оставил Жанну! И где он сейчас? Наверное вернулся в Англию и ни о чем не догадывается. Но что бы Брэндон мог сделать, если бы даже знал? Мэри заставляла себя сердиться на него, хотя понимала, что в случившемся виноваты они оба. И ещё бывали минуты, когда она смутно осознавала, что ей ничего так не хочется, как вновь оказаться рядом с ним. Она по-прежнему любила, ждала и скучала по нему.

На следующий день её неожиданно навестил Франциск.

Это случилось уже ближе к вечеру. Мэри молилась, стоя; на коленях, когда услышала на лестнице какой-то шум, шаги, властный, приказывающий голос. Дверь неожиданно распахнулась, и в проеме появилась высокая фигура в роскошном, сверкающем каменьями одеянии. Находившаяся в комнате де Нэвэр лишь слабо ахнула, присев в реверансе. Франциск мельком глянул на тучную даму, кивком велев ей удалиться.

– Мари!..

Он смотрел на неё сияющим взором, и Мэри медленно поднялась с колен, как всегда ощутив радость и волнение от его восхищения, откровенной влюбленности.

Королева показалась ему такой же красивой, как и ранее. Несколько бледная, похудевшая, но от этого ещё более хрупкая и большеглазая... И вся в черном. Франциск нашел, что темные тона придают ей некую драматическую трогательность. К тому же Мари по-прежнему так элегантна – длинная креповая вуаль, ниспадающая с её чепца до пола, придавала ей торжественный вид, а руки в узких рукавах, такие тоненькие, казались особенно беззащитными. Но под черным бархатом грудь по-прежнему восхищает своей пышностью... вызывает желание коснуться её. Франциск шагнул вперед, протянув руки, словно собираясь обнять королеву... но удержал себя. Сняв широкий берет, будущий король Франции церемонно поклонился. Королева присела в низком реверансе, погружаясь в пышные юбки на каркасе.

– Мсье племянник...

– Моя королева!

Эта церемония позабавила обоих. Они улыбнулись друг другу, и Франциск все же взял её руки в свои. Они сели на скамью у огня – юная девочка-вдова, вся в черном, и блистательный молодой мужчина в мехах и отсвечивающих пламенем камина драгоценностях.

– Я приехал проститься, – тихо начал он. – Завтра я еду в Реймс готовить все к коронации.

Он пытливо и встревожено заглянул ей в глаза, словно боясь услышать нечто такое, что нарушит его планы. Но Мэри лишь улыбнулась.

– Почему вы говорите шепотом, Франсуа? Будущему королю Франции надлежит говорить во весь голос.

Хотя она понимала, отчего он таится. Маменькин сын прибыл в Клюни своевольно, не спросясь разрешения мамаши. Франциск несколько смутился и одновременно обрадовался её словам.

– Так вы не видите причин, по которым я мог бы не стать королем?

– Ни единой.

Мэри улыбалась. Она добровольно отдавала ему то, что могла попытаться оспорить. И опять Франциск чуть не обнял её. Ей было забавно видеть его сдержанность, и одновременно грустно.

– Ваши глаза так печальны, Мари. Хотя это и неудивительно, – герцог обвел взглядом её покой. – Ужасно! Черный цвет, черные драпировки, занавеси, кресла... Прости меня, Мари, тут я бессилен. Это этикет, обычай, закон, это надо вынести. Положение обязывает. Я ведь тоже живу с нелюбимой женой, вместо того...

Франциск умолк. Он ведь уже не помнил, когда последний раз посещал Клодию в опочивальне. А Мэри... Даже жалея её, он хотел, чтобы она осталась там, где находится.

– Так должно быть, Мари. Никто не сожалеет об этом больше меня, но с этим надо мириться. Я уеду, а вы останетесь. Мы оба должны поступать так, как от нас требует титул, все же остальное...

– Траур окончится, и я уеду, – холодно прервала его Мэри. – Это все, чего я хочу.

– Все?

Он вдруг склонился над ней.

– Зачем вам уезжать, Мари? Останьтесь во Франции, останьтесь со мной! Как король, я поддержу вас в этом решении. Генрих Тюдор не имеет над вами власти, пока вы находитесь в моей стране. Вы будете жить как королева, не нуждаясь ни в чем, в роскоши и почете, пользоваться даже большей властью, чем при Людовике! Вы станете подлинной королевой Франции, а не Клодия. И тогда мы сможем быть вместе! Если хотите, я подыщу вам для прикрытия богатого и родовитого супруга – моего кузена герцога Лоренского, например...

Она отшатнулась, и Франциск умолк, поняв, что сказал не то. Закрыв глаза, он тряхнул головой.

– Простите, Мари. Я просто не знаю, что вам предложить, лишь бы вы остались. Знаете, один итальянский прелат прислал ко двору на ваше имя дифирамб, уговаривая не выходить повторно замуж и жить в покое, наслаждаясь обществом ученых людей, и проявить себя как покровительница наук и искусства. Вы могли бы прославиться.

– Итальянский прелат? – переспросила Мэри. – Так мной ещё интересуются?

Ею интересовались, даже более, чем она могла предположить. В Европе эту вдовствующую королеву называли даже новой Пенелопой, руки которой добиваются множество правителей. Но ей не стоило пока об этом знать, и Франциск лишь повторил:

– Останьтесь со мной, Мари! Во Франции. Кто знает, может, Клодия не переживет родов, кое-кто предполагает и такой исход. И тогда... Если же вы уедете, то заберете с собой радость моего сердца... Мир померкнет для меня.

Как он говорил! Как лгал! Но Мэри уже достаточно знала его, чтобы понять это. И, главное, герцог сам верит в свою ложь. Ей даже стало жаль его. К тому же она понимала, что, если не поспешит уехать, если останется и станет известно, что она беременна...

– Я хочу, чтобы вы стали королем, Франсуа! – горячо и твердо сказала она.