Сюзанна Кирсли - Забытая история любви
То же самое, подумала София, она говорила Мори, когда тот упомянул о своем маленьком племяннике, которого так и не повидал ни разу. Теперь она поняла его ответ. Решительно подняв голову, она спокойным и уверенным голосом произнесла:
— Я запомню ее.
Графиня минуту сосредоточенно смотрела на нее, потом кивнула, пошла к двери, открыла и пропустила в библиотеку сестру Кирсти, которая вела Анну за руку.
Девочка была нарядно одета, как в церковь, с лентами в волосах. В комнату она не вошла, а остановилась у двери и крепко прижалась к сестре Кирсти, которая с виноватым видом посмотрела на Софию.
— Она плохо спала ночью — зубки режутся. Боюсь, сегодня она будет не в духе.
София улыбнулась — коротко, но с пониманием.
— Все мы могли бы быть повеселее.
— Я оставлю ее с тобой ненадолго, если хочешь, но…
— Не нужно. — София покачала головой. — Хватит и того, что я увидела ее. Иди ко мне, давай посидим рядышком.
Они сели там, где она так часто сидела с полковником Грэйми, у камина. Между ними на доске аккуратными рядами выстроились шахматные фигуры, и Анна, похоже, заинтересовалась ими. Сестра Кирсти хотела запретить ей их трогать, но графиня возразила, что ребенок ничего с ними не сделает.
— Фигуры из дерева, их не так-то просто сломать.
«Совсем не так, как настоящие солдаты», — подумала София, и сердце ее вдруг сжалось от тоски. Мори даже не увидит лица своей дочери, не увидит, как она маленькими ручками по очереди поднимает коней и слонов и, рассматривая их, по- отцовски сосредоточенно хмурит бровки.
София наблюдала за ней молча. Несколько последних дней она думала о том, каким должно быть их прощание, даже репетировала, как будет себя вести, что скажет, но теперь, когда минута расставания пришла, все слова стали казаться неуместными и ненужными. Как сказать ребенку, который не знает, что ты — ее мать, что ты любишь ее, что, расставаясь с ней, совершаешь самый мужественный и самый страшный поступок в своей жизни и что ты будешь скучать по ней так, как она и представить себе не может?
«И к чему, — мысленно спросила себя София, — это приведет?» Сердцем она понимала, что графиня была права: Анна еще слишком мала, чтобы ее память сохранила воспоминания об этом дне. Так же верно, как волны и ветер стирают с песка прошлогодние следы, прожитые дни будут менять разум Анны, пока она не забудет Софию.
«И так оно лучше», — решила она, закусив губу, чтобы не дать ей задрожать.
Она погладила мягкие волосы дочери и, кашлянув, чтобы прочистить горло, сказала Анне:
— У тебя такие красивые кудри. Дашь мне один завиток?
Она знала наперед, какой будет ответ: Анна не была жадиной и легко делилась. И действительно, девочка, не задумываясь, кивнула, подошла к ней и подставила голову. София выбрала среди пышных локонов один, незаметный, и осторожно отрезала его ножницами.
— Готово, — сказала София и хотела выпрямиться, но девочка вдруг подняла руки и запустила крохотные пальчики ей в волосы, повторяя ее движения.
Это легкое и такое неожиданное прикосновение заставило Софию закрыть глаза от переполнивших ее чувств.
В это краткое мгновение она ощутила то, что чувствовала тогда, дома у Малколмов, когда впитывала тепло тельца только что родившейся Анны, которая спала с ней в одной кровати, держась одной ручкой за ее волосы, а другой — за серебряное кольцо Мори… И вдруг она поняла, что не сможет сделать то, что должна.
Это несправедливо. Несправедливо! Ей захотелось вернуть Анну, снова сделать ее своей. Только своей и ничьей больше. Она бы сейчас душу продала за то, чтобы вернуться в прошлое и все изменить. Но время не поворотить вспять. А потом, когда боль от этой мысли ножом прошла по всему ее телу, она вдруг услышала голос дочери:
— Мама?
И лезвие ножа впилось еще глубже, потому что София знала: это короткое слово адресовано не ей.
Она судорожно вздохнула и, открыв глаза, не увидела ничего, кроме размытого блеска, потому что их застлали слезы, выдавшие ее слабость.
— Мама? — второй раз позвала Анна сестру Кирсти, и вторая женщина откликнулась неожиданно охрипшим голосом:
— Ты хочешь оставить на память локон госпожи Патерсон?
София сказала:
— Мои волосы не такие красивые, как у тебя. — Но Анна настойчиво потянула ее за волосы. София подняла руку с ножницами и отрезала прядь в том самом месте, за которое так часто держались во сне детские пальчики.
— Да, — сказала сестра Кирсти, когда девочка повернулась и показала ей добычу. — Это очень ценный подарок, и ты будешь хранить его. Давай я сниму вот эту маленькую ленту и разрежу ее пополам. Свяжем ваши локоны, чтобы они не рассыпались. — Поверх головы Анны она посмотрела в глаза Софии. — Я пришлю еще.
Пальцы у Софии дрожали так, что она не смогла завязать ленточку, поэтому она просто сложила ее и вместе с отрезанной прядью завернула в платок.
— Мне больше не нужно.
Другая женщина смотрела на нее с сочувствием и немного растерянно, как будто не зная, чем помочь.
— Если что-нибудь…
— Просто береги ее.
Сестра Кирсти кивнула, и в наступившей тишине обе женщины и графиня посмотрели на Анну, которая, пo-детски не замечая ничего вокруг, снова начала двигать шахматные фигуры на доске.
С почти спокойной улыбкой София спросила ее:
— Какая тебе нравится больше всего, Анна? Какую фигурку выберешь?
Она ожидала, что девочка укажет на коня — лошадиные головы она дольше всего рассматривала — или на ладью в форме башни, но Анна, немного поразмыслив, протянула ей другую фигуру. На ладони ее лежала пешка.
София вспомнила, как полковник Грэйми, обучая ее игре, говорил о пешках: «Этим маленьким человечкам, которые называются пешками, не положено принимать решения. Ходить они могут только на одну клетку вперед, ровной линией одна за другой…»
Опустив взгляд, она увидела фигуры, стоящие на доске в полном беспорядке и лежащие, точно павшие в битве солдаты. Посреди павшего воинства возвышался черноволосый король.
Она снова посмотрела на пешку в руке Анны и едва не расплакалась, хотя улыбка не сошла с ее уст.
— Да, она и у меня любимая.
Забыв обо всем, она наклонилась, обняла Анну, в последний раз прижала к себе и постаралась запомнить ее запах, мягкость ее волос у себя на щеке, ощущение от прикосновения к ней, чтобы хотя бы эти воспоминания скрасили долгие годы пустоты и одиночества, которые ожидали ее. А потом быстро, потому что девочка, растерявшись, начала отодвигаться, София поцеловала Анну в волосы и отпустила ее.
— Все хорошо, милая моя, ступай.
