Виктория Холт - Сама себе враг
Анну было не так-то легко вывести из себя, но нарушение этикета она считала едва ли не преступлением. С трудом поднявшись – и у нее, и у меня от долгого ожидания несколько затекли ноги, – она вышла на середину зала и вполголоса, но так, что ее слова услышали все до единого, сказала сыну:
– Дорогой, ты, верно, позабыл, что здесь находится принцесса Генриетта. Первый танец по праву принадлежит ей.
– Я буду танцевать, с кем захочу, – возразил король.
Я поняла, что мне пора вмешаться. Людовик оскорбил мою дочь, и я не могла этого так оставить. Быстро подойдя к Анне, я проговорила:
– Принцесса Генриетта не может сегодня танцевать. Она повредила ногу.
Я редко видела Анну столь рассерженной. Поступок сына и его упрямство разрушили ее планы. Ведь этот прием она устроила только ради Генриетты! Королева гневно взглянула на Людовика и громко заявила:
– Если принцесса не может танцевать, то и король не сделает нынче ни единого па!
Затем она подозвала к себе Генриетту. Моя бедная крошка, пунцовая от стыда, несмело приблизилась к королеве. Та взяла ее за руку и вложила ее в ладонь Людовика.
– Танцуйте! – приказала она.
Людовик посмотрел на напуганную маленькую девочку, и мне показалось, что он почувствовал раскаяние, ведь от природы он был вовсе не злой. Они стали танцевать, но без души, словно механические куклы. Наконец король с холодной улыбкой сказал:
– Это не ваша вина, Генриетта. Просто я нынче не расположен к детским забавам.
До конца вечера Людовик пребывал в мрачном настроении. Праздник был безнадежно испорчен.
Случившееся на приеме очень удручило Генриетту. Ей еще больше прежнего захотелось уехать из Франции, чтобы присоединиться к брату Карлу.
О нем между тем давно не было хороших известий. Он вел нелегкую жизнь скитальца, на которую обрекла его судьба. Генри был при нем и, как мне сообщали, чувствовал себя совершенно счастливым. Впрочем, о нем я не хотела даже ничего слышать.
Все мои дети доставляли мне огорчения – кроме Генриетты, и если бы мне удалось выдать ее замуж за Людовика, я могла бы сказать, что я сделала доброе дело.
Мы продолжали жить в Париже, влача однообразное и безотрадное существование.
Вскоре моя дочь Мэри прислала мне письмо, в котором сообщала, что собирается посетить нас.
Я все еще сердилась на свою старшую дочь за то, что она пренебрегла моей просьбой назвать ее сына Карлом. Вильгельм! Какое неприятное имя! Я знала, что голландский парламент был рад, что наследного принца нарекли именно так. Но насколько лучше звучало бы имя Карл, которое напоминало бы об ее отце и брате! Однако Мэри была не менее упряма, чем остальные мои дети. Ей непременно надо было настоять на своем, хотя в данном случае она предпочла выполнить волю своей несносной свекрови, а не мою.
Мэри писала, что в последнее время чувствует себя неважно и надеется, что поездка в Париж пойдет ей на пользу. Я ответила, что тогда ей лучше всего будет остановиться в Шайо: это самое подходящее место для больного человека, который нуждается в отдыхе.
Однако по приезде Мэри дала понять, что прибыла в Париж вовсе не для того, чтобы отдыхать. Она привезла с собой множество нарядов и драгоценностей, при помощи которых намеревалась произвести впечатление на французский двор. Все это, должно быть, стоило целое состояние, заметила я, подумав про себя, что эти деньги могли бы пойти на дело ее брата. Впрочем, я признавала, что она и так во многом помогала Карлу и всегда готова была приютить его, когда он в этом нуждался.
Мэри была весьма привлекательна. Густые каштановые волосы и голубые глаза красили ее. Она не только не захотела остаться в Шайо, но выказала явное безразличие к моему любимому пристанищу. Веселая, миловидная, она сразу же понравилась королеве, и та приглашала ее на все приемы и балы.
Я была рада ее успеху при дворе. Но я заметила, что ее повсюду неизменно сопровождала дочь Эдварда Хайда, и подумала, что со стороны Мэри было неосмотрительно привозить эту девушку в Париж.
– Мне никогда не нравился Эдвард Хайд, – сказала я, – и я не могу понять, почему твой брат так высоко его ценит.
– Потому что он очень умен, матушка, – ответила Мэри. – Карлу крайне важно, чтобы возле него находились люди, подобные Хайду.
– А мне он не по душе, – решительно возразила я. – Ты это знаешь и все-таки привезла его дочь в своей свите.
– Эта девушка мне очень нравится, – упорствовала Мэри.
– Я не желаю видеть никого из семьи Хайдов, – я была непреклонна.
– Однако я не разделяю ваших чувств и вольна окружать себя теми, кто мне по сердцу, – не согласилась Мэри.
Ее слова обидели меня. Почему мои дети столь равнодушны к моим просьбам?
Очень скоро выяснилось, что королева Анна не хочет, чтобы Мэри участвовала в танцах. Моя дочь была вдовой, и потому Анна полагала, что ей не подобает развлекаться. Я была вполне с этим согласна и на всех балах усаживала Мэри рядом с собой и королевой Франции. Конечно, Мэри скучала в нашем обществе, однако противоречить не смела и лишь издали любовалась танцующими. Мне казалось, что она уже успела позабыть о своем покойном муже, и я даже стала задаваться вопросом, не стоит ли мне начать подыскивать ей супруга. Впрочем, я бы нимало не удивилась, если бы Мэри объявила, что сама позаботится о себе.
Балы в честь Мэри устраивал и Филипп, герцог Анжуйский. Это был красивый молодой человек, всегда одетый щегольски и с большим вкусом. Он обожал драгоценности, которых у него было великое множество, и славился тем, что нередко сам придумывал фасоны для своих нарядов. Королева часто говорила мне, что ее поражает несходство натур Людовика и Филиппа. Если Людовик любил охоту и прочие мужские занятия, то его брат мог часами вертеться перед зеркалом и с удовольствием выбирал ткань для своих сорочек и камзолов. Ему очень нравились дамские платья, и иногда он даже примерял их. Он великолепно танцевал, и они с моей Генриеттой составляли чудесную пару. Радовалась я и тому, что Людовик без колебаний приглашал мою дочь танцевать – это означало, что он уже перестал видеть в ней ребенка.
Я молила Небо о том, чтобы Карл наконец вернул себе престол. Тогда Генриетта и Людовик почти наверняка бы поженились, тем более что Анна как-то намекнула мне, что ей очень нравится Генриетта и что лучшей партии для своего сына она не желает.
Но пока… пока Людовик был властителем Франции, а Генриетта – дочерью короля-мученика, потерявшего свой престол, и сестрой короля-изгнанника, которому судьба готовила все новые испытания.
Все празднества в это время проводились в честь Мэри. Король приказал, чтобы для нее был устроен балет, и, конечно, в нем танцевала Генриетта. Королева пригласила Мэри на званый обед. Мадемуазель де Монпансье не могла оставаться в стороне и, хотя она по-прежнему была удалена от двора, позвала Мэри на прием в свой замок. Хозяйка и гостья прекрасно сошлись. Я не могла отделаться от ощущения, что Мэри излишне разговорчива и что мадемуазель умело направляет ее. Не сомневаясь, что она не преминет пересказать услышанное от Мэри всему Парижу, я надеялась только, что моя дочь будет достаточно осмотрительна. Наблюдая за мадемуазель де Монпансье, я вновь подумала, какой подходящей партией она была бы для Карла, и пожалела, что деньги, которые она тратила на платья, драгоценности, угощения, вино и балы, не могут быть использованы для того, чтобы набрать войско для моего сына.
