Джорджетт Хейер - Роковой сон
Какой-то сброд, вопреки приказу герцога, уже шнырял по склонам холма, снимая с убитых все, что представляло хоть какую-то ценность. И Рауль подумал: такой армии, как нормандская, мародерствовать не запретишь.
Он прошел мимо священника, преклонившего колени около умирающего хускарла. Один поднял на него взгляд, полный предсмертной тоски, зато глаза другого горели ненавистью. Шевалье заметил, как умирающий потянулся к своему кинжалу, но в этот миг изо рта и ноздрей у него хлынула кровь. Священник осторожно прикрыл ему глаза.
Здесь, на поле брани, было так тихо, что это казалось даже странным после кровавой дневной рубки. Единственным звуком был тихий стон, который, чудилось, издает сама земля. Иногда в этом стоне выделялся чей-то одинокий голос, где-то приподнималась дрожащая тень и молила: «Воды! Дайте воды!»
Чья-то рука вдруг схватила Рауля за щиколотку, но он ощутил, что в холодеющих пальцах уже не было силы. Рядом в лунном свете шевалье заметил блеск стали, но, оказалось, нож одиноко лежал на земле. Рауль поспешил дальше. Что-то дернулось под его ногой, и фонарь осветил изувеченное тело, в котором все еще теплилась жизнь. Шевалье переступил через него, не испытав ни потрясения, ни смятения. Он вспомнил, как при Валь-Дюн его вырвало при виде гораздо менее ужасных ран, и решил, что либо стал совсем бесчувственным, либо омертвел от постоянной тревоги и всего увиденного. Если бы он только мог быть уверен, что Эдгару удалось бежать, то не рвал бы себе душу, бродя здесь среди мертвых на Сенлакском поле.
И тут Рауль вдруг обнаружил его. Едва увидев друга, он сразу понял, что точно знал еще с того далекого дня в Руане, каким найдет Эдгара в этот жуткий час: тот лежал у его ног, золотые кудри и борода пропитались кровью, а крепкие ноги и полные жизненной энергии руки безвольно раскинулись в стороны.
Рауль рухнул на колени и принял друга в объятия, стараясь нащупать под порванной кольчугой удары сердца. Стоящий на земле фонарь освещал его кровоточившие раны. Над бровью был рассечен мечом лоб, из пореза кровь сочилась на волосы и стекала по лицу.
Раулю показалось, что под его пальцами едва заметно трепещет сердце. Он выхватил из-за пояса фляжку и поднес к губам Эдгара. Струйка вина медленно просачивалась сквозь стиснутые зубы, проливаясь на подбородок и грудь.
Шевалье отставил фляжку, расстегнул плащ, сбросил его с плеч и одной рукой попытался скомкать так, чтобы его можно было подложить под голову раненого вместо подушки. Устроив друга поудобнее, он начал отрывать куски от своей туники, чтобы перевязать его раны.
Эдгар вдруг шевельнулся и пощупал рукой голову. Рауль склонился ниже, стараясь уловить смысл каких-то слов из бормотания раненого.
— Попало в глаза… Никак не могу открыть их.
Куском шерстяной ткани Рауль промокнул кровь и перевязал голову, потом принялся растирать руки. Неизбывное горе стискивало горло, всем существом овладевало странное чувство неизбежности происходящего. Шевалье снова поднял флягу и ухитрился влить еще немного капель в рот раненого.
Голубые глаза открылись и посмотрели ему прямо в лицо.
— Фирд разбит, — пожаловался Эдгар.
— Я знаю, — голос Рауля был твердым и тихим, — не думай сейчас об этом, друг!
Он оторвал еще кусок от туники и попытался остановить кровь, которая непрерывно сочилась из глубокой раны на плече.
Тут Эдгар наконец узнал его.
— Рауль! — прошептал он. — Я видел тебя… там. Ты скакал прямо на меня, твой меч против моей секиры, точно так, как однажды… ты говорил. О, как ужасно давно это было!
— Я не знал, что это ты, пока не подъехал. Ох, Эдгар, Эдгар! — Рауль склонил голову, сотрясаемый приступом горького отчаяния.
— Брось, все прошло! — словно в полусне успокоил его друг. — Гарольд убит. — Он повел головой, будто от приступа боли. — Скоро и я отправлюсь за ним в свой последний путь.
— Нет! Ты не умрешь! — Рауль лихорадочно срезал крепления на кольчуге сакса. — Нет, Эдгар! Ты не должен умирать!
Но он знал, что его слова напрасны. Бесполезно было бинтовать раны, пытаться влить вино в этот упрямый рот.
Эдгар заговорил снова:
— Ты помнишь, как я однажды говорил тебе, что Вильгельм получит престол только через наши трупы? Это было так давно, не могу даже припомнить, когда… Но теперь ты сам убедился, что это так.
Он замолчал, глаза его закрылись. Рауль отбросил кольчугу прочь, пытаясь остановить кровотечение сразу из трех ран.
— Оставь, Рауль, пустое!.. Неужели ты думаешь, что я хочу жить?
Шевалье сжал руку друга.
— Я не могу позволить тебе умереть, хотя все-все понимаю… да, очень понимаю. Зачем говорить лишние слова? Лучше бы Господь позволил лежать мне, умирая, потому что сердце мое давно мертво!
— Нет, — рассердился Эдгар, — ты не должен! У тебя есть Эльфрида. Обещай мне позаботиться о ней! У нее больше никого не осталось. Отец и дядья убиты, сражаясь бок о бок. Я ухожу последним. Бог, наверное, за что-то разгневался на нас. Тостиг напал вместе с Хардрадой, мы расправились с ними под Стэмфордом… как давно это было! — Он поднес руку к глазам. — Моя борода совсем мокрая… О, ведь это кровь! Да ладно, не важно. Я очень надеялся, что ты придешь, Рауль. Дружба действительно должна быть стойкой. Когда мы услышали о высадке, я подумал, что между нами все кончено, но это не так, может быть, я слишком устал от ненависти. — Рука раненого слабо стиснула руку друга, говорить ему становилось все труднее. — Помню, как мы шли на Лондон, лига за лигой, лига за лигой… а потом уже перед глазами была только дорога, она вилась и вилась. А потом путь на юг, мы уже не ждали ни Эдвина, ни Моркера. Гарольд молился в аббатстве Уолтхем, но все знали, что Бог гневается, потому что когда он вышел из часовни, ее шпиль рухнул. Надо было Гирту вести армию, но эрл не позволил.
Как здесь холодно, Рауль. — Из уголка рта Эдгара вытекла тоненькая струйка крови. — Солнце так медленно садилось, а нам нужна была темнота, и мы молились, чтобы Господь послал ее вовремя, но Он сердился и потому затянул наступление ночи. Если бы Эдвин и Моркер не предали! Если бы Гарольд был жив! Мы бы тогда продержались до темноты. Поверь, Рауль, мы могли бы!..
— Знаю, знаю, друг! Никто никогда не дрался так смело, как ты. — Рауль опять приподнял раненого и, обняв за плечи, закутал его в алую мантию.
— Нас оттеснили, но сквозь щиты никто не смог пробиться, ведь так? Ты помнишь Эльфрика? Его убило стрелой, он был рядом со мной, мы стояли так близко друг к другу, что он даже не мог упасть. Это случилось, когда бой кончался… около знамен. Туркиль сказал, что мы проиграли… но это неправда. Победа была за нами, пока мы удерживали холм и Гарольд был жив, пусть даже там невозможно было повернуться… — Эдгара охватила дрожь. — Стало хуже, когда начали падать стрелы, но уже темнело, и мы думали… а Гарольда все равно убили. Это все Вильгельм придумал… пускать коварные стрелы вверх, — бормотал он почти в беспамятстве.
