Маэстро - Венгерова Наталья

Бартоломео Мерелли с супругой уже сидели в центральной ложе. Джузеппе посмотрел на синьору Мерелли. Шикарная молодая женщина в самом изысканном наряде скучала. Джузеппе показалось, что она уже терпеливо ждет, когда вечер закончится. По левую руку от Мерелли сидела еще одна пара. Молодая дама в экстравагантном наряде, в шляпе с огромным страусиным пером, с надменно поднятым подбородком и вышколенной грацией каждого движения явно принадлежала к высшему сословию. Синьор Мерелли вел себя с ней подчеркнуто почтительно. Компанию даме составлял грузный синьор лет пятидесяти со слишком простодушным для аристократического общества лицом, который явно боролся со сном.

Джузеппе вновь взглянул на ложу третьего этажа. Там уже сидели Антонио Барецци и Маргарита. Синьор Антонио приветственно помахал зятю и ободряюще кивнул. Другой рукой он крепко держал ладонь Маргариты, которая была настолько бледна, что казалась прозрачной на фоне утопающего в золоте пурпура. Глаза Джузеппе и Маргариты встретились, и она попыталась улыбнуться. Искренне попыталась, но, видимо, любое проявление эмоций мгновенно рождало лишь слезы, а потому, чтобы не заплакать, ей пришлось отвести взгляд. Верди угрюмо отвернулся и сел на композиторское кресло. Зрители заняли свои места, оркестровая настройка утихла, воцарилась тишина. Верди закрыл глаза.

Джузеппе вдохнул полную грудь воздуха, и голос Джузеппины, проникнув куда-то глубоко внутрь, привел его в благостное забытье. Где-то далеко, на краю сознания проскочила мысль: «Этот голос – самый прекрасный, что есть на земле», и все мысли угасли, не смея более нарушать таинство звуков.Четыре звонких скрипичных аккорда, духовые осторожно вступили легкой мелодией, перебившие их переливами флейты добавили кокетства, и вот они уже все вместе флиртуют с публикой, пока их не прерывает фортиссимо оркестрового тутти. Облако рожденной им музыки окружило Джузеппе, и он уже не чувствовал ни боли, ни волнения. Увертюра подошла к концу, в свои права вступил хор, он уступил место тенору Рикардо. Мягкий, серебристый тембр певца обласкал зал кабалеттой, и зазвучало сопрано Леоноры.

Два часа продолжалось действо на сцене, и два часа Джузеппе не открывал глаз. Но вот последний аккорд. Занавес. Верди открыл глаза. Его взгляд был обращен не к готовой вынести новичку вердикт публике, он смотрел на Джузеппину. И в то мгновение ему казалось, что она единственный на всем белом свете человек, который понимает, что он сейчас чувствует.

Взрыв оваций разрушил хрупкое волшебство момента. Довольная публика вызывала композитора на поклон. Верди поднялся на сцену. Он смотрел на две тысячи человек, аплодировавших в такт, и понимал, что именно так он представлял себе самую сладкую минуту своей жизни. Заветное желание исполнилось, но никакой радости ему это не приносило. Согласно традиции, Джузеппе занял свое место в центре ряда артистов, выходивших, взявшись за руки, на поклон. В его руке оказалась ладонь Джузеппины. Такая маленькая, хрупкая, теплая ладонь. Два синхронных шага вперед и поклон. Зрители подбадривают единодушной волной восторга. Джузеппе провел большим пальцем по внешней стороне ладони Джузеппины, и та дрогнула в объятии его пальцев.

Верди посмотрел на Темистокле, который радостно улыбался в первом ряду партера. Они поздравили друг друга взглядами. Бартоломео Мерелли удовлетворенно улыбался рядом со своей все еще скучающей женой. Дама, сидящая рядом с ним, аплодировала труппе с учительским одобрением. Джузеппе перевел взгляд туда, куда боялся смотреть больше всего. Антонио Барецци сиял гордостью и аплодировал стоя. Рядом с ним стояла Маргарита, ее ладони рукоплескали в такт овациям зала, ее бледное лицо освещала улыбка, но стеклянный безжизненный взор был красноречивей всего остального. Верди опять стало горько.

После каждой успешной премьеры в Ла Скала обязательно устраивался фуршет, на который приглашались не только участники постановки, но и особо важные зрители. Те самые, которые занимали ложи нижнего ряда. И вот сейчас, выпивая вина в честь победы с Темистокле и принимая по ходу поздравления, Верди увидел даму, что сидела во время спектакля рядом с Мерелли в центральной ложе, и спросил всезнающего друга, кто она.

– Графиня Кларина Маффеи, – проговорил Солера и перешел на шепот: – Некоторые говорят, что она близка с самим Мадзини.

Джузеппе посмотрел на друга с искренним изумлением. Темистокле кивнул на грузного синьора, что был в ложе рядом с ней:

– Ее муж буквально кормит сильных мира сего австрийцев золотом, и они предпочитают не обращать внимания на провокационные слухи.

– Невозможно быть связанным с лидером освободительного движения, никоим образом себя не скомпрометировав. Австрийские уши повсюду, – еще больше удивился Верди.

– Хочешь верь мне, хочешь нет, но похоже, что она смогла…

Джузеппе уже открыл рот, чтобы осведомиться, а каким же образом тогда вообще подобная информация добралась до Темистокле, но тот, показывая, что им нужно закрыть тему, взглядом указал на Антонио Барецци, который направлялся к ним, раскрывая свои объятия. Верди улыбнулся и обнял своего покровителя.

– Так горжусь тобой, сынок! – с отеческим пылом проговорил синьор Антонио.

– Ничего из этого не было бы возможно, если бы не ваша помощь. – ответил Джузеппе, и вдруг его взгляд наполнился тревогой. Радом с синьором Антонио не было Маргариты. Он вопросительно посмотрел на тестя.

– Ей нездоровится, – Барецци понял вопрос без слов. – Я отвезу ее домой. Ты оставайся здесь.

Верди попытался возразить, но Барецци остановил его, не дав заговорить:

– Я позабочусь о Герите. Ты должен остаться. Не волнуйся, делай, что нужно.

Барецци похлопал Джузеппе по плечу и стал пробираться через толпу гостей к выходу из зала, сопровождаемый мрачным взглядом своего зятя.

Джузеппе остался, но торжество вызывало у него лишь раздражение. Приняв все поздравления, которые нужно было принять, и поулыбавшись всем господам, которым Мерелли считал нужным улыбнуться, Джузеппе сбежал. Он стоял прислонившись к стене пустого коридора с бокалом вина, опустив голову. Пальцами свободной руки он перебирал по лбу, как по клавишам фортепиано, слушая отголоски празднества по случаю удачной премьеры своей оперы.

Из дверей зала в конце коридора появилась Джузеппина. Она медленно подошла к Верди и встала к стене напротив него. Верди поднял голову. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Это был первый раз, когда они остались наедине после нарушающих все границы ночных объятий у служебного входа в театр. Неловкость и нежность были в ее глазах, благодарность и печаль читались в его.

– Синьор Мерелли оценил успех как «весьма посредственный», – нарушила, наконец, она тишину.

Верди понял брови в искреннем удивлении. Она усмехнулась.

– И все же он готов подписать контракт на две оперы в будущем сезоне. Вам предлагается согласовать гонорар в четыре тысячи австрийских лир за каждую, – продолжила она.

– Это больше, чем я позволил бы себе мечтать, – ответил он.

– Отнюдь.

Он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. И опять молчание затянулось. Больше всего ему сейчас хотелось вновь обнять ее, почувствовать цветочный запах ее волос, забыться в нем, уснуть и спать, спать, спать, одурманенным этим ароматом, до тех пор, пока боль и смертельная усталость не растворятся в этом забвении.

– Издатель Рикорди готов купить партитуру «Оберто» за две тысячи лир, – казалось, Джузеппина сказала это просто, чтобы нарушить тишину.

– Еще одна прекрасная новость, – отстраненно ответил Верди.

– Синьор Мерелли будет настаивать на доле в три четверти. Будьте уверены, половина – более чем разумное предложение.

Джузеппе усмехнулся и кивнул с искренней благодарностью.

– Добро пожаловать в мир музыки Милана, маэстро Верди, – закончила она.

– Благодарю вас, синьорина Стреппони.

Его, как бежавшего от беды путника, хотелось приютить, обогреть и хоть как-то, пусть на время, облегчить тяготы его дороги. Джузеппина положила бы ладонь ему на щеку и почувствовала пальцами колючие волосы его черной бороды, но мысль о том, какую цену за этот импульс неминуемо заплатят они оба, ее остановила.