Барбара Вуд - Свитки Магдалины
– Вы серьезно? Мне почему-то казалось, что вы выберете тему, которая ближе привязана к вашей родине.
– Почему вы так подумали? За кого вы меня принимаете, доктор Мессер? За профессиональную еврейку?
Бен пристально взглянул на нее, затем откинул голову назад и рассмеялся. Как ни странно, именно такой он представил себе Джуди Голден – дочь Израиля, ярую сионистку.
– Я даже не ортодоксальная еврейка, – весело сказала она. – Жаль, что я разочаровала вас. Я готовлю еду по субботам.
– Что вы говорите? – Он вспомнил субботние ритуалы и ограничения. Теперь они вызывали у него лишь улыбку. Прошло ведь так много времени с тех пор, как он вспомнил те отчаянно скучные субботы. Как ни странно, сказав ей «я еврей» за два дня до этой встречи, он сообразил, что говорит такое впервые за двадцать три года. Эти слова тогда не удивили его, но сейчас, в присутствии девушки, он с недоумением вспомнил их. – Копты – интересная группа людей, – Бен услышал свой голос, – их церковь восходит к святому Марку, она выдержала огромный напор ислама. Коптский музей, расположенный к югу от Каира, единственный в своем роде.
– Могу представить.
Его трубка угасала, он выбил ее в дешевой стеклянной пепельнице.
– По чистому совпадению я перевожу недавно обнаруженную близ Александрии старинную рукопись. Найден старый покинутый монастырь, последние обряды в нем совершались, наверно, в шестнадцатом или семнадцатом веке.
– Правда?
– Я с радостью когда-нибудь покажу вам эту рукопись.
– О, это было бы…
– Я постараюсь не забыть об этом и захватить ее с собой. Возможно, на следующей неделе. – Он взглянул на часы. К этому времени почтальон уже принес его почту и ушел. Ему хотелось скорее добраться до дома. Возможно, от Уезерби уже пришло что-то, скорее всего, еще один свиток… – Видите ли, это не оригинал, а хорошая фотокопия. Оригинал хранится под стеклом в Каире. А теперь, извините, мне пора идти…
В камине раздался громкий треск, вверх взметнулись искры, и Бен вернулся к действительности. Энджи уже не сидела рядом с ним, она причесывала волосы перед зеркалом. Он стал наблюдать за ней – в волосах бронзового цвета отражался огонь, горевший в камине. Они договорились пожениться между семестрами, но до следующего перерыва в учебном году было еще далеко. Энджи собиралась продать свою мебель и переехать к нему. Сейчас они жили врозь лишь по той причине, что Бен был завален работой. Ему необходимо уединение, покой и одиночество.
– Может быть, завтра ты получишь что-нибудь, – сказала она, увидев его лицо в зеркале позади своего отражения.
– Я надеюсь на это. – В тот день после короткого разговора с Джуди Голден он торопился домой но, к своему огорчению, обнаружил, что почтовый ящик пуст. – Возможно, следующий свиток окажется еще важнее.
Бен почувствовал, что его лицо становится хмурым. Как повлияет женитьба на привычный образ жизни? Что придется делать, чтобы не нарушалось привычное для него уединение, когда здесь поселится Энджи? Она обещала не мешать ему и не входить в его кабинет, когда он там будет заниматься переводами. Однако временами в такие вечера, как этот, в его в голову закрадывались сомнения. Энджи настаивала на том, чтобы они ходили в кино. Она говорила, что это принесет ему лишь пользу, даст возможность на время расслабиться и забыть про свитки.
Бен не был уверен, что это придется ему по душе.
К утру в понедельник он снова вошел в обычную колею. Уединение и длительные размышления во время выходных помогли ему трезво взглянуть на вещи. Как никак он был ученым, а не романтиком. То обстоятельство, что первые три фрагмента оказались в весьма хорошем состоянии и дали столь неожиданные сведения, еще не предвещало, что в следующем тайнике среди развалин Мигдалы обнаружится что-либо подобное. Он должен готовиться к малоприятным неожиданностям. Не следует завышать надежды.
Всю субботу и воскресенье ему удалось поработать над Александрийским каноном и отправить Рендоллу убедительное сообщение о достигнутых успехах.
Однако днем в понедельник его внешнее спокойствие и научная беспристрастность рассыпались в прах, когда он открыл почтовый ящик и оттуда ему прямо в руки выпал потрепанный конверт, украшенный израильскими марками.
Бен неожиданно обнаружил, что его ладони потеют, пока он осуществлял небольшой ритуал, прежде чем приступить к делу.
«Я волнуюсь больше, чем ожидал, – подумал он. И рассмеялся. Он понял, в чем дело. – Никто ведь не слышал о Говарде Картере до того, как нашли гробницу Тутанхамона! И никто пока еще не слышал о Бенджамене Мессере!»
Он прошелся по комнате и выключил все лампы, кроме настольной. Воцарилась привычная атмосфера для перевода. Затем он поставил на стереомагнитофон несколько новых записей (Баха и Шопена) и включил его на минимальную громкость. Бен налил себе привычную дозу вина, проверил, находится ли под рукой трубка и табак, и торжественно уселся за стол.
Он вытер ладони о штанины. Бен был известен своим веселым характером и чувством юмора. Он часто улыбался, много смеялся и старался не воспринимать окружающую действительность слишком серьезно. Однако, когда в нем пробуждалась страсть к древним манускриптам, беспечность тут же исчезала. Он уважительно относился к неизвестным людям, над переводом слов которых трудился. Молодой ученый чтил их идеалы, преданность идее и набожность, с какой они писали священные слова. Бен чтил этих безликих и безымянных людей и даже испытывал к ним некоторое благоговение. Он большей частью не соглашался с ними, с их религиозными верованиями и национальным фанатизмом. Он не разделял их символы веры, однако уважал за благочестивость, непоколебимость и всегда, прежде чем начать работу над новым текстом, находил время отдать дань человеку, написавшему его. Фотографии (на этот раз их оказалось четыре) находились во внутреннем запечатанном конверте, к которому было прикреплено неряшливо отпечатанное письмо от Уезерби. Бен начал с него.
Старый археолог рублеными предложениями сообщал, что обнаруживается все больше находок и о том, какое волнение они вызывают. Он писал, что найдено еще четыре кувшина, о плачевном состоянии двух свитков и о своих непрерывных разъездах между Иерусалимом и местом раскопок. Письмо он закончил словами: «Нам жаль, что четвертый свиток сильно поврежден. А когда мы заметили, что третий свиток превратился в кусок дегтя из-за трещины в кувшине, мы уже не сомневались, что нас настигло проклятие Моисея!»
Бен криво усмехнулся, прочитав эту строчку. Найдется немало людей, особенно среди газетчиков, которые сразу ухватятся за проклятие Давида и сделают из этого сенсацию. Только посмотрите, как они воспользовались проклятием Тутанхамона! Бен потряс головой. Проклятие Моисея – надо же такое сказать!
