Полина Федорова - Полина Федорова
— Не могу, — почти неслышно прошептали ее губы. — Простите меня, Константин Львович, но я… не могу. Отпустите меня, пожалуйста…
Плоть Вронского, помимо прочего, верно, имела еще и слух, потому как после этих слов Насти, едва услышанных самим Вронским, сразу сникла и тотчас задремала, испустив янтарные слюньки. Константин Львович вздохнул, перевернулся на спину и невидящим взором уставился в потолок. Так он лежал, покуда Настя спешно одевалась, нимало не стесняясь его, ибо какое же стеснение, милостивые государи, может быть между друзьями? Тем паче после подобного действа, пусть и без логического завершения.
Дождавшись, когда Настя оденется, Вронский принялся одеваться сам, и настроение его, до этого никакое и, если можно так выразиться относительно настроения, опустошенное, стало каким-то ровным и радостным.
«Ну, чему ты радуешься? — спрашивал он сам себя, надевая панталоны и жилет. — Тебя развели, как последнего дурня, а ты чуть ли не весел. С тобой все в порядке?»
«В порядке, — отвечал сам себе Константин Львович, улыбаясь. — Со мной как раз все в порядке…»
Потом, несмотря на заверения Анастасии, что она преспокойно доберется до дому одна и не надо ее провожать, он велел закладывать карету, и покуда ожидал доклада камер-лакея, что карета готова, в его голове, как некогда в голове Насти, одна за другой проносились, прыгая, как кузнечики по летнему полю, мысли, которые было трудно поймать и додумать до конца. Например, кто была та женщина, которая так бесцеремонно увела от него Настю после дебюта ее в роли Анюты, сославшись на якобы важный к ней разговор, а сегодня выскочила вслед за ней на театральное крыльцо и проманкировала его вежливое приветствие?
Почти всю дорогу до дому Насти они молчали, каждый о своем. Вронский был спокоен и нисколько не сожалел ни о неудачном адюльтере, ни о времени, потраченном практически впустую.
Наконец, уже подъезжая к дому, Настя спросила:
— Вы не сердитесь на меня?
— Нисколько, — заверил ее Вронский.
— В таком случае я пойду?
— Мне кажется, вы что-то забыли сделать, — весело посмотрел ей в глаза Константин Львович.
— Да? — вскинула на него немного удивленный взор Анастасия.
— Да, — серьезно ответил Вронский.
— Что же?
— То, что подтвердило бы, что мы остались друзьями и что однажды вы уже проделывали, правда, поднявшись на цыпочки.
И Константин Львович несколько раз ткнул пальцем в свою щеку.
Настя наклонилось, быстро чмокнула его в указанное место и, не дожидаясь, когда он выйдет из кареты и поможет ей сойти, выпорхнула из экипажа.
— Спокойной ночи, — крикнул он ей вслед.
— Спокойной ночи, — отозвалась Настя, и карета тронулась.
«Повезет кому-то с этой девицей», — подумалось вдруг Вронскому.
Когда он приехал домой, то был грустен и задумчив.
Отчего?
Для этого надобно было заглянуть в его душу.
А в душе Константина Львовича стоял такой туман, что заглядывай не заглядывай, все равно ничего не увидишь…
9
— Ну и дурища же ты, — кипятилась на следующее утро Каховская, меча в Настю пылающие взоры. — Зачем ты пошла к нему?
— Я думала…
— Забудешься? — не дала ей договорить Александра Федоровна. — Гордость взыграла: мол, тебе, мой милый, не нужна, так и не надо, другому сгожусь?
— Я была в отчаянии, — вставила Настя несколько словечек, — а Константин Львович, он добрый и все понимает…
— Добрый?! — взорвалась Каховская. — Для себя он только добрый! Он добрый удовольствие себе справить, обманывать таких бестолковых, как ты. Да подобных ему, — Александра Федоровна даже замолчала, подбирая нужные слова, — таких надо еще во младенчестве кастрировать, как домашних котов. Пусть поют в церковном хоре фальцетом или женские партии в опере, и то бы больше пользы было!
— Вы не правы…
— Я всегда права! — опять не дала Насте вставить слова Каховская. — Запомни это.
— Хорошо, — понурила голову Настя.
— До чего там у вас дошло? — как бы мимоходом спросила Каховская. — Это было?
— Нет, — ответила Настя, еще ниже опуская голову. — В самый последний момент он отпустил меня.
— Отпустил? — не очень веря словам Насти, переспросила Каховская. — Быть такого не может! Верно, поносил тебя самыми последними словами.
— Вовсе нет. Улыбался. А потом проводил до дому, — ответила Анастасия.
Александра Федоровна недоверчиво покосилась на Настю. Лжет? Или правда этот Вронский не такой уж монстр, как о нем говорят? Верно, когда у него с ней ничего не получилось, решил нацепить на себя маску благородного джентльмена, дабы не показать ей, а главное, самому себе, что с Настей он потерпел фиаско.
О, Александра Федоровна прекрасно знала такую породу мужчин! Умные, образованные, холеные; телесно весьма крепкие, они смотрели на женщин как на некие особи, обделенные разумом и предназначенные только для обслуживания и ублажения мужчин. Посему и не признавали в женщинах, пишущих, скажем, стихи, настоящих поэток, а паче не видели их ни в каких науках, отказывая им в самых различных талантах, коими-де могут обладать только мужчины. По сути, сия порода, к коей Александра Федоровна решительно причисляла Вронского, была сродни немалому племени женоненавистников, к которому некогда принадлежал и ее покойный муж — полковник Каховский. Это его злые стишки и эпиграммы, высмеивающие кавалерских дам и фрейлин, ходили по Петербургу еще лет пять назад:
На навозе, близ Фонтанки
Жили три сестры-поганки.
Та, что <…> слыла
Камер-фрейлиной была…
Однако квинтэссенцией его взглядов на женщин было подзабытое ныне двустрочие:
В душе моей большое напряженье —
Все бабы вызывают раздраженье.
Таким же, несомненно, был и Вронский, развращенный донельзя женским вниманием и привыкший более получать от женщин, нежели отдавать. Одним словом, решительно — подлец и положительно — мерзавец…
— Тебе, похоже, просто повезло, — сделала вывод Александра Федоровна, успокаиваясь. — Дай мне слово, что подобного более никогда не повторится.
— Даю, — просто ответила Настя.
— Вот и хорошо, — примирительно произнесла Каховская. — Ведь я же за тебя беспокоюсь.
Настя благодарно посмотрела на свою старшую подругу.
— Вам не стоит более беспокоиться обо мне, — заявила она твердо. — Я уже знаю, как мне поступить.
— Опять? — с тревогой спросила Александра Федоровна, но Настя лишь загадочно улыбнулась…
Это был последний спектакль в сезоне. Анастасия чудно провела два акта, и публика не единожды бисировала, не дожидаясь окончания сцены. Время от времени она встречалась с Каховской взглядом, и тогда взор актрисы как бы говорил: потерпите еще немного, сейчас я вам покажу, на что я способна…
