Александра Риплей - Возвращение в Чарлстон
– Она очаровательная девушка, – прошептала Генриетта на ухо Билли, когда все семейство после шерри, выпитого в библиотеке, направлялось в столовую обедать. – Вы хотите на ней жениться?
– Я еще не знаю, – пробормотал Билли. Мысли о женитьбе казались ему явно преждевременными.
Но решение на этот счет он принял к концу обеда.
К несчастью, Генриетта приложила слишком много стараний, желая оказать честь девушке Билли, приехавшей из его родного города. Стол был накрыт с устрашающей роскошью и весь уставлен фарфоровыми, серебряными и хрустальными сокровищами, составлявшими гордость Джулии Эшли.
В центре стола красовалось стеклянное чудо – тончайшей работы розовый куст, который отец Джулии привез из Венеции; каждый лист и каждый лепесток пронизывало множество прожилок, их сложнейшие переплетения и текучие переливы цвета поражали совершенством – сотворить такое мог только великий художник. Свежесрезанные розы из сада Генриетты окружали подставку этого стеклянного великолепия и с каждого места смотрелись как новый, но неизменно гармоничный букет. Они отражались в глубоком блеске красного дерева, потому что на этот раз стол не был покрыт скатертью; вместо нее под каждым прибором лежала квадратная кружевная салфетка с тонким, как паутинка, рисунком – пышные, фантастической формы листья, переплетаясь, окружали гирлянды роз. Таким же кружевом были отделаны льняные салфетки, настолько тонкие, что из них можно было сшить рубашку для новорожденного. Они лежали на тарелках, полупрозрачных, как яичная скорлупа, и украшенных только тонкой золотой полоской по краю и гербом Эшли. Бокалы были тоже с золотым ободком, и стеклодув придал им такую изысканную форму, что они выглядели мыльными пузырями, готовыми лопнуть. На этом столе все казалось невесомым, кроме серебра, оно же было тяжелым, и строгие, скрипичных очертаний предметы блестели тем глубоким, изнутри исходящим блеском, какой достигается только десятилетиями бережной и умелой чистки.
Билли чуть ли не каждый день обедал у Трэддов в лесном доме, но теперь даже ему стало не по себе. Сьюзен же уселась на самый краешек стула, точно боялась его сломать, и сложила на коленях дрожащие руки.
Вошел Герклис с дымящейся супницей и поставил ее возле Генриетты. Вслед за ним Джуно внесла стопку подогретых глубоких тарелок, завернутых в толстую льняную скатерть. Генриетта подняла тяжелую крышку и приготовилась разливать.
– Это крабовый суп, мисс Хойт, – объяснила она. – Надеюсь, вы любите морскую пищу. Если же нет, то это не беда. На кухне есть немного бульона.
Сьюзен, которая в жизни не ела крабов, поспешила объявить, что это ее любимое кушанье.
Каждое из блюд, поданных на стол, было шедевром и предметом гордости Хлои, но для Сьюзен этот обед оказался тяжелым испытанием. Стюарт и Когер, пытаясь превзойти друг друга в галантности, говорили ей комплименты. Она не знала, что отвечать, и чувствовала, что краснеет до корней волос.
Странный вид и странный вкус подаваемых яств вызывали у нее недоумение. Фазан на подстилке из риса, крошечные зеленые стручки бобов с рублеными маринованными орехами пекан, суфле из сладкого картофеля.
Билли видел, что Сьюзен Хойт страдает, понемногу и он стал заражаться ее настроением. А тут еще Маргарет разозлилась, что Стюарт не обращает на нее никакого внимания, и в отместку начала напропалую кокетничать с Энсоном, который до сих пор молчал и с мрачной сосредоточенностью пережевывал пищу. Она наклонилась к нему, зашептала что-то на ухо и накрыла его руку своей. Энсон отшатнулся от нее, словно ошпаренный. Билли заметил, как у него страдальчески передернулось лицо, и бросил быстрый взгляд на Генриетту, но она, как всегда, не замечала мучений Энсона.
– Энсон, ты меня совсем не развлекаешь, – веселым тоном упрекнула Маргарет, – у нас наконец-то праздник, а ты сидишь угрюмый, как медведь. В следующий раз мы тебя просто не позовем, правда ведь, мисс Генни?
Генриетта слабо улыбнулась:
– Посмотрим, время покажет.
– А когда оно наступит, это время, мисс Генни? И кого мы пригласим? Лето наконец-то кончилось, и теперь люди охотно выезжают за город. Мы ведь можем устроить прием? А потом небольшой бал? Не очень пышный, но обязательно с танцами. Что вы на это скажете, мисс Генни? Сколько времени нам понадобится, чтобы все устроить? Трех недель хватит? Или нет, четырех? Это будет удобнее, до Дня Благодарения как раз столько и осталось, а у вас на День Благодарения всегда устраивают охоту на оленя, а потом барбекю. Мы просто попросим всех остаться после барбекю, погулять по саду и отдохнуть, а тогда как раз наступит время одеваться на бал. Как это прекрасно! Я скажу Занзи, чтобы она сшила мне самое лучшее на свете платье! Какого цвета, Стюарт, как ты думаешь? Наверное, голубого. Ты ведь неравнодушен к голубому, Стюарт?
Но Генриетта вмешалась раньше, чем Стюарт успел ответить:
– Маргарет, ты прекрасно знаешь, что еще много месяцев у нас не может быть ни приемов, ни танцев. У нас траур. Теперь, когда жара спала, мы снова наденем черное.
– Нет, – взвизгнула Маргарет, – это несправедливо! Я терпеть не могу черное, и оно мне совсем не идет. Не будьте такой нехорошей, мисс Генни!
– Дело не в моей хорошести, Маргарет, это вопрос уважения к памяти моего покойного мужа. – Спина у Генриетты стала совершенно прямой, ее всегда кроткие глаза смотрели необычайно твердо.
Эта перемена в облике свекрови испугала Маргарет, и она ненадолго замолчала, Билли и Когер одновременно заговорили со Сьюзен, торопясь прервать неловкую паузу.
Однако Маргарет перебила их:
– Но я-то, прости Господи, не вижу для себя никаких причин, чтобы ради судьи носить черное и сидеть взаперти в деревне. Он не был моим мужем.
– Он был моим отцом, – отрезал Стюарт. – А теперь помолчи, Маргарет, и постарайся вести себя прилично. Ты ставишь маму в неловкое положение.
Пленительные глаза Маргарет наполнились слезами.
– Стюарт, ты должен быть на моей стороне, а ты на меня нападаешь. И ты так ужасно обходился со мной весь день.
– Стюарт, – вмешалась Генриетта, – может быть, вы с Маргарет обсудите все это позднее, когда останетесь наедине? – Она обернулась к Сьюзен, и взгляд у нее снова стал мягким. – Я слышала, что вы из большой семьи, мисс Хойт?
– Да, сударыня. У меня два брата и четыре сестры. – Голос Сьюзен звучал громче и звонче, чем прежде, на лице у нее было написано уважение к Генриетте Трэдд.
Вошел Герклис с тяжелым, сплошь заставленным кушаньями подносом.
– У нас есть прекрасные яблоки из вашей части штата, мисс Хойт, – улыбнулась Генриетта. – Мы им всегда очень радуемся. На мой вкус Хлоя делает необыкновенный яблочный кобблер, и сейчас еще достаточно тепло, чтобы полакомиться мороженым.
