Нагиб Махфуз - Мудрость Хеопса
— О-о-о, жрец! — протянул владыка Египта. — Мгновение назад ты заявлял, что фараон должен уничтожить любого, кто осмелится угрожать его трону, не так ли?
— Да, ваше величество, — в отчаянии ответил Монра.
— Несомненно, боги жестоко обошлись с тобой, на старости лет подарив тебе этого ребенка, — сказал Хуфу, — но безжалостность по отношению к тебе меркнет по сравнению с той опасностью, которая нависла над Египтом и его троном.
— Истинно так, мой господин, — кивнул жрец.
— Тогда исполни свой долг, жрец!
Монра потерял дар речи; у него не осталось слов.
— У нас, египетских царей, есть традиция: уважать жрецов и заботиться о них, — продолжал фараон. — Не заставляй меня изменять ей.
Что хотел сказать этим Хуфу? Желает ли он, чтобы жрец понял, что фараон относится к нему с уважением и не убьет его сына, и поэтому он сам обязан совершить то, от чего отказывается царь? Но как он может требовать, чтобы отец умертвил сына своими руками? Ведь у него самого столько сыновей! Вон они, принцы, все здесь… А у жреца только один, крошка…
Воистину, преданность фараону принуждала Монру выполнить божественное повеление правителя без малейших колебаний. Он знал, что любой человек из народа Египта с радостью отдаст свою душу, чтобы умилостивить великого фараона. Должен ли он тогда взять своего сына и вонзить кинжал в его сердце?
«Но кто определил, что мой сын сменит Хуфу на египетском троне? Разве не владыка Ра? И разве царь не объявил о своем намерении убить невинное дитя, выступив против воли создателя? Кому же я должен повиноваться — Хуфу или Ра? И что станет делать фараон и его приспешники, которые ждут моего ответа? Они начинают беспокоиться и злиться… Так что же мне делать?»
В эти минуты мучительных раздумий опасная мысль подобно вспышке молнии посреди черных облаков, озарила мозг жреца. Он вспомнил о Кате и ее сыне, родившемся вчера утром. Служанка всегда спала в комнате напротив покоев своей госпожи. Чей это был сын? Кто соблазнил девушку? Ну да не все ли равно? Несомненно, то была злодейская идея, которую служитель бога обязан был сразу же отринуть, но любые угрызения совести отступили бы, не выдержав того давления, которое выпало на долю Монры, стоявшего перед царем и его свитой.
В знак уважения он склонил голову и вышел, чтобы совершить самое омерзительное в своей жизни преступление: отдать чужого младенца на заклание ради спасения собственного сына. Фараон последовал за ним; принцы и придворные шли сзади. Они сгрудились позади, но, увидев, что жрец стал открывать дверь в комнату, остановились в коридоре. Монра, не в силах переступить порог, повернулся к Хуфу.
— Ваше величество, у меня нет никакого оружия, — сказал он. — Даже простого кинжала.
Хуфу смотрел на него, но не пошевелился. Хафра почувствовал, как ярость сдавила его ребра. Он вынул кинжал из ножен и грубо сунул его в руку верховного жреца.
Дрожа, Монра взял его и спрятал в своем одеянии. Он вошел в комнату, с трудом передвигая отяжелевшие ноги. Появление жреца разбудило Кату, которая радостно улыбнулась ему, полагая, что господин пришел благословить ее и новорожденного. Она откинула покрывало с личика невинного ребенка, сказав ему:
— Благодари владыку своим маленьким сердцем, ибо он возместил смерть твоего отца божественным состраданием.
Самообладание покинуло охваченного ужасом Монру: чувствуя отвращение к себе, он отвернулся, мысли о том, что предстояло сделать, переполнили его, и их поток унес прочь сомнения. Чем все закончится? Фараон ждал за дверью, и времени на раздумья не было. Жрец терзался такими душевными муками, что у него помутился разум. Обезумев, он закричал. Затем, сделав глубокий вдох, сильно отвел в сторону руку с кинжалом и глубоко вонзил его в свое сердце. Его тело содрогнулось в конвульсиях, и Монра, лишив себя жизни, навзничь рухнул на пол. Ката в ужасе закричала.
Обуреваемый гневом, царь ворвался в комнату в сопровождении своих людей. Никто не мог отвести глаз от тела верховного жреца с кинжалом в груди и испуганной женщины с остекленевшим взглядом на родовом ложе. Никто, кроме принца Хафры, которого это зрелище не могло отвлечь от вожделенной цели. Он, только он будет наследником трона, и никакой младенец не сможет — не должен! — отнять у него дарованную свыше власть. Он не упустит такую возможность! Хафра сжал рукоятку меча, размахнулся и опустил на новорожденного. Его мать, метнувшись подобно молнии, инстинктивно накрыла собой сына, но ей не удалось обмануть судьбу: одним сильным ударом Хафра отрубил голову и ей, и ребенку.
Фараон взглянул на сына. Принц посмотрел на отца. Визирь Хемиун, перехватив эти взгляды, решил разрядить ужасную атмосферу, воцарившуюся в комнате.
— Мой господин, — сказал он царю, — вам лучше покинуть это кровавое место.
Хуфу молча вышел в коридор. За ним потянулись остальные.
Визирь предложил немедленно отправиться в Мемфис, чтобы вернуться туда засветло, но царь не согласился с ним.
— Я не собираюсь спасаться бегством, будто преступник. Напротив, я созову жрецов бога Ра, чтобы рассказать им историю, которая привела к прискорбной кончине их незадачливого собрата. Пока этого не будет сделано, в Мемфис я не вернусь.
6
Повозка меж тем медленно катилась за двумя еле переступавшими ленивыми волами. Зайя дрожащими руками перебирала поводья. Целый час она тащилась по главной улице города Он. Наконец через восточные ворота повозка покинула город. Там Зайя, погоняя волов, свернула на пыльную пустынную дорогу, ведущую к деревне Сенка, где жили родственники Монры. Служанка до сих пор не могла прийти в себя, вспоминая тот страшный момент, когда ее окружили солдаты и строго допрашивали, глядя прямо в глаза. Однако, даже осознавая всю опасность положения, Зайя не растерялась и, сохранив выдержку, смогла убедить солдат отпустить ее восвояси. О, если бы они только знали, что было спрятано в повозке! И как хорошо, что сынишка госпожи не заплакал, не закричал. Должно быть, мать дала ему грудь — и он сосал молоко и молчал…
То действительно были грозные солдаты. У нее перед глазами все еще стоял великолепный образ человека, подъехавшего к ним в золоченой колеснице. Она не могла забыть той величавости, с которой он себя держал. Это делало его похожим на живого идола или какое-то божество. Но до чего удивительно: неужто этот достойный человек явился, чтобы убить невинного младенца, лишь вчера появившегося на свет?
Зайя обернулась, чтобы взглянуть на свою бедную госпожу. Та спала, прижав к себе ребенка, укрывшись одеялом. И малыш тоже спал рядом с теплой грудью. «Несчастная женщина. Кто бы мог подумать, что ее постигнет?! Ведь она еще так слаба! И вот ей приходится покинуть великолепный дом, своего мужа! — думала служанка. — Да и верховный жрец… Разве мог он помыслить о тех страданиях, что ниспослала ей судьба? О, если бы он умел предвидеть будущее, то не пожелал бы сделаться отцом и не женился бы на госпоже Руджедет, которая моложе его на тридцать лет!»
