Аманда Скотт - Сумеречная роза
Помня, что в замке могут прятаться люди, она знала, что не посмеет поднять тревогу, из-за которой прибегут солдаты. Она вообще не могла поднять тревогу ни из-за возможных скрывающихся, ни из-за себя самой. Она даже представить себе боялась, что сэр Николас сделает, если узнает о ее побеге в замок к умирающему.
В первый раз она подумала, что подвергла себя смертельной опасности. Пока отец был жив, ее заботила только мысль, что она должна поговорить с ним. Ее решимость увидеть его и получить от него информацию перевесила все другие мнения. Но, оказавшись с умершим, она была раздавлена страхом, гораздо более древним, примитивным и могучим, чем забота о возможных беглецах. Ужас смерти гнал ее сейчас из комнаты.
Стараясь смотреть на дверь, а не на тело на кровати, она приказала себе дышать медленнее и глубже, как ее научила Анна. Анна много лет таким способом могла терпеливо выдерживать внезапные капризы своего отца, которые часто приводили к резким и неприятным переменам в ее жизни. Элис никогда не видела грозного графа Уорвика, потому что он умер, когда ей исполнилось три года.
От старого Уорвика ее мысли мгновенно перенеслись к нынешнему графу. Недди еще не достиг и десяти лет, и, как племянник покойного короля, он, несомненно, находился сейчас в руках Тюдора. Острое напоминание об изменившемся мире отрезвило Элис лучше всякого ровного дыхания. Она не может с криками убежать из этого приюта смерти. Она должна придумать план, принять решение.
Она решила, что сначала найдет старуху и скажет ей, что лорд Вулвестон умер. Потом, пока старуха будет делать все необходимое, Элис подумает о дальнейшем. Однако мысли застопорились, потому что она вспомнила, как плохо освещен замок. Она не посмеет зажигать факелы и ходить с ними из комнаты в комнату и уж тем более бродить по замку в темноте. С неохотой ей пришлось признаться, что даже если бы она могла остаться незамеченной, у нее все равно не хватило бы духу проделать все одной.
Элис вдруг стало холодно. Не глядя на кровать и даже не очень сознавая, что делает, Элис подошла к камину, чтобы согреться. Пристально глядя на огонь, она старалась найти ответы в пляшущих языках пламени. Разговор с отцом все время звучал в ее голове. Наконец она успокоилась, ее страхи исчезли. Элис решила позвать старуху и вдруг осознала, что та могла уйти.
Когда Элис открыла дверь, старуха сидела на корточках у стены напротив, черное платье делало ее похожей на привидение в отблеске очага, упавшем на каменный пол галереи.
— Думаю, он умер, — тихо сказала Элис.
— Ну да, ему оставалось недолго, — согласилась старуха, с трудом поднимаясь и направляясь к ней.
Элис отступила на шаг, чтобы пропустить ее в комнату.
— Вы скажете им, тем, внизу?
— Когда рассветет. Нет нужды торопиться. Им все равно.
Элис кивнула.
— Вы говорите, что в замке больше никого нет?
Знахарка пожала плечами:
— Сколько я знаю, никого, миледи. Я никого не видела. Тебе сейчас лучше уйти. Ему ты больше не понадобишься.
— Да, как, впрочем, и раньше, по-моему. — Элис повернулась к двери.
— Твоя накидка, госпожа. — Старуха подняла тяжелый темно-серый плащ с пола, куда его бросила Элис.
Элис уставилась на него, чувствуя необъяснимое желание расхохотаться. Она подумала, что оказалась бы плохим конспиратором. Она совершенно забыла о плаще сэра Николаса. Она взяла плащ и накинула на плечи. Тяжелый и все еще влажный от тумана, он все-таки согревал ее.
— Я ухожу. Благодарю тебя, добрая женщина, за заботу о нем. Я позабочусь, чтобы тебя должным образом вознаградили.
Глаза старой женщины загорелись, но в них читалось недоверие, заставившее Элис принять решение проследить, чтобы сэр Николас обеспечил награду за ее преданность.
Пятнадцать минут спустя она уже дошла до склона холма, кутаясь в тяжелый плащ и не веря, что когда-то ощущала тепло. Несмотря на начало сентября, холод пробирал насквозь, как зимой. Ей не составило труда выйти из замка тем же путем, каким она вошла, и теперь ей указывали путь огни трех костров в лагере. Она надеялась, что сможет найти свою палатку — самую большую из всех. Но вдруг поняла, что не уверена, и ее охватила паника.
Незнакомые звуки сопровождали каждый ее шаг, и она торопливо оглядывалась, боясь, что привидение или что-то еще похуже может налететь на нее из туманной тьмы. Впереди кто-то крикнул, но Элис не могла определить точно, поскольку шум близкой реки заглушал звуки. Подхватив юбки, она прибавила шаг, стараясь не споткнуться о ветку или камень. Изменение освещения тревожило. Она все время смотрела в землю, ориентируясь на отблеск костров, но не глядя на них, чтобы не пропустить высоких кустов, камней или других препятствий на своем пути. Но вдруг стало легко видеть дорогу, слишком легко. Элис остановилась.
Вокруг костров теперь появились факелы, а еще одна вереница факелов двигалась по направлению к ней — в их свете виднелись приближающиеся пешие солдаты. Первым ее порывом было побежать к реке, где она с детства знала несколько мест, в которых можно спрятаться по крайней мере до утра. Каждая клеточка ее тела кричала, что надо бежать и прятаться, сделать что угодно, только не попасться на глаза сэру Николасу. Он разозлится.
Но Элис не считала себя трусихой. Сделав усилие, она все-таки остановилась и смотрела, как, небольшая процессия подходит все ближе и ближе. Сэр Николас поднимался по холму к Вулвестону, а она стояла на прямой линии между лагерем и замком.
Несколько мгновений спустя ее обступили солдаты. Она стояла выпрямившись, зная, что должна казаться им очень маленькой. Разумеется, и сам сэр Николас угрожающе возвышался над ней. В свете окруживших ее факелов она увидела, что его глаза горят от гнева.
— Где вы были?
— Если я скажу, что хожу во сне и каким-то образом забрела на холм, вы мне поверите? — вкрадчиво поинтересовалась она.
Он хмыкнул, его правая рука как в тисках сжала ее руку выше локтя. Люди расступились, давая им дорогу. Элис увидела их лица, грозные лица воинов, так же недовольных ею, как и их командир.
Элис не могла вымолвить ни слова и только едва поспевала за его быстрыми шагами. Некоторое время спустя он, похоже, понял, что она вынуждена почти бежать, и пошел чуть медленнее.
— Мне больно руку, — проговорила она.
— Вы заслужили большее наказание, — огрызнулся он.
— Мой отец умер.
Сэр Николас резко остановился и повернулся к ней.
— Сожалею о вашей потере, миледи, но я говорил, что вы ничем не можете ему помочь. Вы должны были подчиниться моему приказу.
Посмотрев на нее долгим взглядом, он отвернулся и снова потащил ее вперед, правда, медленнее, чем раньше, и его пальцы уже не так больно стискивали ее руку. В лагере он не повел ее в палатку, а отвел к главному костру.
