Гелена Мнишек - Прокаженная
— Теперь Слодковцы могут взлететь на воздух — эти двое и тогда не прекратят спора. Как только они встретятся, ни о чем другом не говорят и вечно ссорится — в точности как вы со мной.
— Я с вами не ссорюсь.
— Вы меня тираните. Я просидел дома неделю — боялся сюда ехать.
— Ах, как вы пугливы!
— Что делать? Вы так энергично прогнали меня из леса, потом линчевали за обеденным столом и даже не попрощались. Все это не могло не испугать… Но я затосковал по своему тирану, и вот я здесь.
Стефа закусила губу. Она решила не отвечать на его шуточки, чтобы не услышали остальные. Однако в зале было шумно, а сидящая рядом Рита так увлеклась словесным фехтованием с графом, что оба были глухи к окружающему.
Заметив беспокойство Стефы и перехватив ее взгляд, искавший Люцию, Вальдемар сказал:
— Вы хотите использовать в качестве оружия против меня невинность, как Твардовский[18] против Мефистофеля, но Люция, увы, уже слишком взрослая для роли, которую вы ей собираетесь отвести…
Губы Стефы задрожали от сдерживаемого смеха.
Вальдемар продолжал:
— Я тосковал по своему злому гению, но вы — вы наверняка молились, чтобы я не показывался подольше.
— Наоборот, я хотела, чтобы вы приехали поскорее. В глазах Вальдемара сверкнуло любопытство:
— Правда? О Боже, почему я не знал! Стефа посмотрела ему прямо в глаза:
— Я ждала вашего приезда, потому что ваш дедушка стал тосковать и начал уже впадать в меланхолию.
— Значит, вы жаждали моего приезда не ради себя, а ради дедушки?
— «Жаждала» — слишком сильно сказано. Попросту ожидала.
— О разочарование! Я думал, что попал в рай, но оказалось, передо мной — по-прежнему чистилище…
Стефа засмеялась. Он посмотрел на нее испытующе и, понизив голос, сказал:
— Вы сегодня выглядите чудесно. Я чувствую, как теряю голову.
— Пан майорат! — разгневалась девушка.
— К вашим услугам! — в его глазах и в его глазах играли шаловливые огоньки.
Стефа сжала губы. Какое-то время назад она ответила бы дерзостью, но теперь уже научилась относиться к его шуточкам спокойно.
— Я уже жалею, что молила Бога о вашем приезде. Из симпатии к старому пану Михоровскому я навредила себе…
— …навредила себе молодым Михоровским, словно горькой микстурой, — закончил он за Стефу.
— Угадали, — рассмеялась Стефа.
— Но я уверен, что вы ожидали меня не из-за дедушкиной тоски, а из-за своей собственной. Правда? — он дерзко заглянул ей в глаза.
— Вижу, в вашей компании безопаснее всего молчать, иначе вы делаетесь чересчур веселым.
— А вы моментально показываете коготки, — отпарировал он.
— О чем вы столь серьезно беседуете? — спросил граф Трестка, глядя на Стефу сквозь пенсне.
Вальдемар непринужденно сказал:
— Мы говорили о другом виде спорта. Я как раз просил панну Стефу сыграть нам.
— Панна Стефа играет на цимбалах? — спросил Трестка насмешливым тоном.
— Нет, на цимбалах я не играю, — ответила Стефа в точности тем же тоном.
— Жаль. Они так прекрасно звучат… Вальдемар нахмурился. Его стада охватывать злость.
Глянув на Трестку сверху вниз, он сказал, растягивая слова:
— Я надеялся, что у вас лучше вкус и нежнее уши… Трестка понял. И побледнел от злости.
Видя его замешательство, панна Рита с улыбкой сказала Стефе:
— Присоединяюсь к просьбе пана Вальдемара. Сыграйте нам что-нибудь. Я, увы, не играю, но музыку очень люблю.
— С удовольствием, но попозже.
— Да, сейчас шумно, а музыка любит тишину. Камердинер зажег лампы. Панна Рита стояла у окна, глядя на узкую светло-желтую полоску восходящего месяца.
Стефа и еще два-три человека подошли к ней. Вальдемар же отправился в столовую — Люция сообщила, что пани Эльзоновская хочет его видеть.
VI
Огромный стол, накрытый голландской скатертью с вытканным посередине гербом Михоровских, был накрыт к ужину. По краям его, словно солдаты в расшитых мундирах, стояли тарелки из толстого фарфора, расписанные изящными узорами. Рядом с ними, на подставках, ожидали гостей серебряные ножи, вилки и вычурные ложки. Напротив, будто шатры часовых, стояли Свернутые салфетки с ломтиками хлеба внутри. Картину дополняли хрустальные вазы с фруктами, стаканы, бокалы, несколько прекрасно подобранных букетов. У каждого прибора лежали цветы. Они были прихотливо разбросаны по столу, придавая ему вид майского поля.
Между главным столом и боковым, где стояли компоты, а также сервантом, сновали камердинер Яцентий и молодые лакеи в черных фраках с золотыми пуговицами и пунцовых рубашках; с ними вместе суетился лакей княгини Подгорецкой в желтой ливрее.
На стенах светились белые шары ламп, над столом висела бронзовая люстра, пламенеющая огоньками хрустальных подвесок; лучи света играли на серебре и хрустале.
В зал вошла пани Идалия, сопровождаемая Вальдемаром, которому она говорила по-французски:
— Это не званый обед, все должны чувствовать себя свободно. Но ты, Вальди, должен проводить к столу графиню Чвилецкую.
Вальдемар, будучи в веселом настроении, ответил:
— Как мило с вашей стороны, тетя, что вы отдаете мне под опеку эти алмазные копи. Но я охотно поменял бы их на одну-единственную жемчужину…
— Не шути. Я знаю, о ком ты… Странно, что эта девушка так тебя занимает.
Вальдемар нахмурился и, явно задетый, ответил:
— Панна Стефания не из тех, кто не заслуживает внимания.
— Но и не следует оказывать ей столько, как это сегодня делал ты.
— Я на такие вещи смотрю иначе.
— Что ж, сказано откровенно, — поджала губы пани Идалия. — Но предупреждаю — могут поползти сплетни. Я сама слышала крайне невежливое замечание Лоры…
— Ох! Пани графиня может говорить, что ей вздумается. Слушателей у нее найдется немного. И скажите ей, тетя, чтобы не делала при мне свои намеки, а то даже ее пресловутое «графское величие» не заставит меня молчать!
— Что значит «пресловутое»?
— Разве я должен вам объяснять, как в действительности обстоит дело с «графским» титулом Чвилецких?
Все это знают. Особенно ее кареты с довольно свежими гербами на дверцах и старый камердинер, весьма удивившийся, когда на его ливрейных пуговицах вдруг оказалась графская корона с девятью зубцами. Почему-то все без исключения хроники и гербовники и словом не упоминают о «графах» Чвилецких — что, конечно, весьма неделикатно с их стороны. Пани Идалия поморщилась:
— Пойдем к гостям.
К Стефе подошла графиня Чвилецкая, села рядом:
— Откуда вы родом? — тихонечко спросила она.
— Из Царства, пани графиня.
— И давно служите в учительницах?
