Жюльетта Бенцони - Изгнанник (LExilé)
— Соблаговолите сказать, что я здесь делаю и по какому праву эти люди похитили меня! — воскликнул он, вскакивая на ноги.
— Сядьте, господин Тремэн, — устало вздохнул мужчина. — Ведь такою ваше имя, не правда ли?
— Вам известно больше, чем мне, потому что я вашего имени не знаю, — сквозь зубы процедил Гийом.
— Я обязательно вам его назову, как только мы проясним некоторые ваши действия.
— Мои действия? Что такого необыкновенного я сделал? Я приехал в Париж по делам.
— Остается узнать, по каким именно.
— Позвольте мне сказать вам, что это вас не касается! Я не вижу ни единой причины отвечать на вопросы человека в домашнем халате, который без малейшего повода использует против меня невероятное принуждение под предлогом того, что мои дела и поступки необходимо контролировать. Насколько мне известно, вы не Первый консул. У вас не его возраст и не его лицо. И уж тем более вы не Верховный судья Ренье, с которым мне приходилось встречаться. Или вы с тех пор слишком сильно изменились.
Под полуопущенными веками визави Гийома мелькнули искорки гнева.
— Вам, господин Тремэн, следует произносить лишь приличествующие случаю слова. Или вы не хотите найти вашу дочь?
Гийом почувствовал, что бледнеет. Этот человек с ледяным выражением лица задел его больное место. И тут его осенило.
— Чтобы знать, что я ее ищу, вы должны быть дьяволом или... Жозефом Фуше.
Чем больше он смотрел на хозяина дома, тем больше он становился в этом уверен. В памяти всплыли слова Лекульте: бывший министр содержал собственную полицию и сеть шпионов по всей стране. Тонкие губы мужчины сложились в слабое подобие улыбки.
— Вы умнее, чем я думал, — любезно сказал он. — Но позвольте мне предпочесть второе предположение.
— Что вы знаете обо мне и моей семье?
— Многое! У себя в Котантене вы личность известная, и мои службы — то есть мои прежние службы! — всегда интересовались подобными людьми. Итак, о вас. Вас зовут Гийом Тремэн, вы родились в Квебеке 3 сентября 1750 года. После потери новой Франции вы вернулись вместе со своей матерью в Сен-Ва-ла-Уг, на ее родину, где она была убита. Вы чудом избежали смерти и отправились в Индию, откуда вернулись вот уже почти двадцать лет назад с большим состоянием, которое позволило вам построить вашу усадьбу «Тринадцать ветров». Вы женились на молодой дворянке Аньес де Нервиль, вдове барона д'Уазкура. У вас от нее двое детей, Элизабет и Адам. Во время Революции вы сидели тихо. Тише, чем ваша жена. Ее ложно обвинили в том, что она хотела убить Робеспьера. В действительности ее вина заключалась лишь в том, что она участвовала в заговоре с целью похищения из Тампля дофина. Она была казнена 8 февраля 1794 года... Или нам следует сказать 20 плювиоза II года, если пользоваться этим дрянным календарем, который до сих пор в ходу, хотя многие люди в нем путаются? Если бы я в то время знал то, что узнал позже, вам бы не удалось выпутаться. С тех пор у меня появилась глубокая убежденность в том, что в тот момент, когда ваша жена взошла на эшафот, беглец жил в вашем доме. Я не вижу для него других возможностей познакомиться с вашей дочерью. Они тогда были еще детьми, но такого рода привязанность иногда оказывается очень крепкой. Добавлю, что с тех пор в вашей семье появился ваш незаконнорожденный сын, плод вашей любви с леди Аствелл, которого вы привезли из Англии после ее кончины. Все верно?
— За исключением слова «незаконнорожденный». У нас никто его не употребляет. Артур мой сын, и точка!
Фуше положил на стол листок, содержание которого он только что прочел вслух.
— Прошу вас, давайте вернемся к тому, что вас привело в Париж и... сюда...
— Мне нужно было повидаться с моим банкиром.
— Господином Лекульте дю Моле, я знаю. И вы остановились в гостинице «Курляндия». И это совершенно естественно. Вот только куда менее естественно то, что утром вы отправились к гражданину Кормье. Он не банкир и не коммерсант...
— Мы когда-то познакомились с ним при трагических обстоятельствах. Мне захотелось вновь его увидеть...
Бросив все остальные дела! Или это случилось из-за содержания вот этого письма? И ваше неотложное желание увидеть нынче вечером госпожу Аткинс, роялистского агента, если на то пошло, также связано с содержанием вот этого второго послания, впрочем, мало чем отличающимся от содержания первого письма.
Из ящика стола Фуше достал два одинаково сложенных листа бумаги, которые он сам сунул под нос своему пленнику. Тому хватило одного взгляда, чтобы узнать письма, которые по поручению бальи повез в Париж интендант Морель. Более того, из-за присущей ему склонности к рисовке и из-за уверенности в чувствах адресатов старик подписал оба письма полным именем, подвергая тем самым себя серьезной опасности. И текст, впрочем, в обоих письмах был почти одинаковым.
«Вы были не правы, монсеньор, когда скрыли от меня, что в вашем предприятии вас сопровождает девушка. И вы еще более были не правы, когда увезли ее при тех обстоятельствах, о которых мне только что сообщили. Когда речь идет о написании Истории, не стоит в качестве предисловия использовать скандальную историю любви. Со своей стороны, я бы никогда не согласился помочь вам, если бы знал, что Элизабет Т. ждала вас с вашими спутниками в гостинице в Алансоне. И вам это отлично известно. А теперь я прошу вас простить вашего старого слугу, если он осмеливается говорить с вами на языке мудрости и твердости. Говорю вам, вы плохо начинаете. Отправьте к отцу это шестнадцатилетнее дитя. Храбрость ее мне известна, но ей нечего делать в этой ситуации, она годится только для мужчин. Отправьте ее, повторяю вам, пока ее отец не нашел вас, потому что его гнев может привести к вашей гибели. Он разыскивает вас. Нынче вечером он у меня, и хотя я ничего не сказал ему о вашем визите, но вы можете не сомневаться в том, что он не отступится. Это суровый охотник сейчас он ненавидит вас и может быть безжалостным. Не стоит его недооценивать, как и мнение того, кто до последнего своего дня останется вашим самым верным слугой и кто просит Господа взять вас под Его защиту. Сен-Совер».
К подписи был добавлен восьмиконечный крест, по которой Гийом с нежностью провел пальцем. Несчастный старик, так жестоко лишившийся всего, что у него было самого дорогого! Королевский флот потерпел поражение практически у него на глазах. Священный Орден, которому он посвятил жизнь, потерял свое суверенное в прошлом могущество из-за притязаний военных. У него оставался только этот принц, на которого он возложил все свои надежды и который оказался в большей степени печальным отпрыском Людовика XV, короля, окруженного женщинами, чем сыном разумного Людовика XVI. Неужели бальи Сен-Соверу, разбитому параличом и впавшему почти в полную нищету, придется закончить свои дни в тюрьме? Гийом не испытывал больше к нему неприязни, как это было в Монтрувре. Теперь ему хотелось защитить бальи, насколько это представлялось возможным в ситуации, в которой оказался он сам.
— Могу ли я спросить вас, как эти письма попали в ваше распоряжение, господин министр? И не говорите мне, что вы таковым более не являетесь: ваше могущество, пусть и скрытое в данный момент, мне представляется неизменным.
— Я уже говорил вам, что вы умны. Более того, у меня нет никаких причин не отвечать вам, тем более что мы с вами стоим по одну сторону баррикад.
Фуше закашлялся, достал коробочку, вынул из нее две пилюли и проглотил их, запив небольшим количеством воды, потом прочистил горло.
— С тех пор как генерал Бонапарт стал пожизненным консулом и страна кажется спокойной, он уверен — и некоторые специально взращивали в нем эту уверенность, — что ему больше не стоит опасаться заговорщиков всех мастей, мишенью для которых он был.
— Отсюда и отмена вашей должности...
— Которую сочли ненужной и даже оскорбительной для большинства французов. На самом деле никогда еще опасность не была столь велика, особенно после возобновления войны с Англией, когда Питт отпустил вожжи для заговорщиков-эмигрантов, которых держал в узде после подписания Амьенского мира.
— Почему вы не сказали об этом Первому консулу?
— Я довольствовался тем, что довел до его сведения следующее. По моему мнению, «воздух полон кинжалов». Он, должно быть, решил, что я набиваю себе цену и пытаюсь вызвать у него сожаление. Не получив ответа, я не стал настаивать, но решил следить в оба, насколько для меня это возможно, чтобы он не заплатил слишком дорого за свою глупость, которую его заставили совершить... Я хочу, чтобы он остался в живых, даже если он должен стать императором, хотя это и противоречит моим республиканским убеждениям.
— И что же?
— До меня дошли некие сведения с другого берега Ла-Манша. Министерство иностранных дел Англии выпустило на волю самого опасного врага Бонапарта... и моего спокойствия. Жорж Кадудаль — в своем роде чистый герой, потому что он неподкупен, — наверное, уже во Франции. Я жду каждый день известия о том, что он высадился на берег. Поэтому и решил установить наблюдение за некоторыми людьми, которые могли бы оказать ему помощь. Ваш друг Кормье из их числа. Рядом с его домом мы взяли того человека, который привез эти письма. Они стали для меня самым большим сюрпризом за всю мою карьеру. Я искал агента принцев, но должен вам признаться, совершенно не ожидал возвращения дитя Тампля, чей след был давно потерян.
